— Заметил. У них пятен не было, а с ними и нужных ингредиентов. Зря ты так о тех луках. Короткие стрелы, между прочим, запросто любую кольчугу пробивают и пластинчатые вставки. Если без Знаков. А может и… надо попробовать.
— Ха! Да если бы все было так, как ты мне говоришь, то наши кузнецы давно бы. Там же делать нечего! Только противные эти железяки до одури, фух. — Говоря эту фразу, Андрей долго морщился, будто собрался чихнуть. Обошлось.
— Ха! Это тебе кажется! — Рус внезапно посерьезнел, вспомнив причину отсутствия арбалетов. — Знаешь, почему их нет на всей ойкумене? Потому что Френом запретил, лично. В Божественном завещании об этом есть. Точно не помню, но суть такая: Ему принесли древний арбалет из пещеры гноллов. Дерево сгнило, а железо они хорошо закаляли — не ржавело. Так Он, мой Отчим, сказал, что это нечестное оружие, недостойное воинов. Мол, учишься всю жизнь воинским наукам, а любой крестьянин, мальчишка, а то и вовсе баба — стрельнет и нет тебя. И доспехи старинные, видел, как меня во Фрегорском дворце изображают? Сплошные пластинчатые латы. Так арбалетный болт — так называется маленькая стрела для него — те латы как пергамент прошивает. — Рус говорил согласно «завещанию», в котором Френом немного преувеличил убойность легкого агрегата, найденного в пещере гноллов. — И учиться пользоваться этим мерзким оружием легко — день-два и все, честному воину конец. Не добавляет арбалет воинской доблести, поэтому запретил Френом делать похожее оружие. А запрет Бога о чем говорит?
— А они? — Резко спросил Андрей, имея в виду чужих моряков.
— Они? Жители империи? Значит, Френом на тот континент не ходил и магия у них развивалась полностью самостоятельно, а не как в ойкумене: от этрусков — археев.
— Ты хочешь сказать, что у нас этот арбалет, пусть его Тартар сгрызет, сделать невозможно?
Рус надолго задумался. Потом вдруг широко заулыбался:
— А знаешь что, Андрюшенька, я уверен, что кушинарские мастера попробуют его скопировать. Там и посмотрим. Идем, чего застыл? — Сказал в привычной для себя манере, будто забывая о том, что сам останавливал друга. — От таверны запах чуешь? Лично у меня в животе урчит.
Рус, будучи в Кушинаре, любил питаться в «общепите».
«Фотографируя» память иноземного мага, Рус снимал всю его жизнь, вплоть до раннего детства — не осторожничал. Днем, отвлекаясь на разные заботы, наплыва чужих переживаний избегать удавалось, зато ночью эльфы отыгрались. Вернулись кошмары, забытые после сортировки основной части актуальных альгано-каганских знаний, необходимых для развития магии на основе Силы Эледриаса.
Несмотря на все размолвки, между Русом и Гелинией сохранялась необъяснимая душевная связь, однажды (скорее случайно, чем преднамеренно) установленная самой Геей. И в этот вечер, едва почувствовав терзания мужа, Гелиния забросила все дела своего княжества (до этого момента считавшиеся наиважнейшими) и прибежала к нему, не испугавшись заработать откат или вовсе потеряться в недрах расслоения Тьмы — расстояние от Кальвариона до Кушинара было слишком большим для её каналов Силы. Некогда, знаете ли, бояться, когда сердце плачет и зовет: «Поспеши, ему плохо!», — и когда чувствуешь где находится супруг, и знаешь координаты того места — большой спальни их кушинарского дворца.
Рус метался: свалился с кровати на пол, замотался простыней, часть которой зачем-то, не просыпаясь, рвал зубами. Черты его лица исказились до такой степени, что Гелиния невольно отстранилась от человека, на мгновенье показавшегося ей глубоко чужим; но сразу же, стыдя себя, бросилась к любимому мужу… чтобы потерять сознание от отката.
А Русу виделся Золотой дракон — смертельно опасная для Перворожденных разумная тварь. Дракон, немыслимым для рептилии образом скалясь, пикировал на Руса, который в это время был невозмутимым эльфом, создающим узор невообразимой мощи и понимающим, что вряд ли он поможет против этого древнего практически неуязвимого врага. Эльф не пытался спрятаться — это позор для воина его ранга (тем более это стало физически невозможным), — он встречал свою неминуемую смерть спокойно, незаметно для самого себя вставляя в узор недавно услышанную мелодию неописуемой красоты. Он жалел лишь о двух вещах: его любимая Линдагориэль не скоро узнает о гибели жениха и эльфы его клана продолжат пребывать в неведении о тайном гнездовье Золотых тварей. Жаль, не станет он героем. Но не упущенная слава смущала бесстрашного разведчика, а позорное оцепенение, сковавшее ноги; и мнилось ему, что парализовал его один лишь оскал желтой блестящей в лучах заходящего светила твари…
Проснулся Рус не от пламени, которым окатил его Золотой дракон, не от мнимой смерти себя — альгана, душа которого, похоже, прошла перерождение и поглотилась им во время Ссоры Богов, — а от ворвавшейся в кошмар мысли: «Гелинии плохо!!!». В следующий миг он проснулся с почти готовой «зыбучей ямой», пока лежащей в астрале.
«Здесь она, Большой друг, — успокоил его Дух слияния с Жизнью. — У неё откат и я сделал все, что нужно. Странно, но твой амулет, который не должен был бы пропустить мое подобие — пропустил его», — закончил речь с явной тревогой.
Рус тряхнул головой, окончательно избавляясь от тяжкого видения, положил голову супруги себе на колени, погладил густые темные, но в то же время легкие как пух волосы, вдохнул родной, чуточку терпкий запах, мгновенно вызвавший у него пошлое желание; недовольно крякнул, отгоняя неуместное в данный момент возбуждение, тяжело вздохнул и со всевозможной осторожностью, будто Гелиния была сделана из тончайшего хрусталя, положил её на кровать. Не раздевая, укрыл спокойно спящую жену и только после этого ответил Духу жизни:
«В амулете Гелинии мое Слово скреплено её Волей, а тебя она прекрасно знает. Знает, что ты мой друг, а мне она, как я только что еще раз убедился, полностью доверяет. Спасибо, друг!», — Дух не ответил, но Рус почувствовал его довольство. Странное и неописуемое ощущение. Как, впрочем, все эмоции его бестелесных «друзей».
«Глупенькая, зачем так рисковала? Можно подумать, у меня раньше кошмаров не было! Проснешься — устрою тебе Кузькину мать!», — Рус лег рядом и мысленно ругал супружницу, невольно представляя, как он будет её наказывать.
Он гнал эти желания, возникающие так не вовремя, однако так и не уснул. А утром, к обоюдному удовлетворению, Рус забыл о каком-то там наказании. Или можно сказать наоборот: вспомнил и очень постарался. После они снова разругались и муж отправил жену обратно, в Кальварион:
