В голове ученика Лютобора начал складываться рецепт нужного зелья. На кладбище, будь оно освящено или нет, — земля все едино духом смерти пропитана. Можжевельник так просто не применишь — настаивать надобно или заваривать. А вот полынь растереть меж ладоней достаточно, чтобы она свой дух воде отдала. Плюс — заговор от колдовства, и никакой мертвец такой черты не перейдет, пусть даже она и не замкнута в кольцо.
Андрей остановился, решая: пойти ему в деревню, приказать полыни собрать побольше, а самому на кладбище смотаться — или все же супругу навестить?
Победил зов желудка, и князь бодрым шагом поспешил вниз.
— Ты ли это, Андрюшенька?! — Полина, завидев мужа, сбежала по сходням, промчалась мимо Левшия, несущего караул с двумя бердышами, кинулась к нему в объятия. — А я уж истомилася, все глаза выглядела.
— Да меня же не было всего ничего! Обещал быстро обернуться, вот и обернулся.
— Как же, как же… Завсегда все так говаривают, а в поход иной раз на годы отправляются.
— Какие годы? До деревни триста сажен! Так мы есть-то, как, будем сегодня?
— А как же, миленький! — всплеснула руками княжна. — Эй, девки, чего таращитесь? Огонь высекайте, печь затапливайте, горшок доставайте, воды несите…
Андрей тем временем забрал у холопа один из боевых топоров, вопросительно кивнул:
— Знахарь-то где?
— Выпорол я его, как велено, Андрей Васильевич, да отпустил. Душегрейку он потерял, пока выполаскивался. Надо было под замок посадить?
— Да нет, ни к чему, — пожал плечами князь. — Еще кормить его за свой счет, захребетника. Пусть сидит в лесу да помнит, на кого пальцем показывать можно, а на кого — нет. Пахом не появлялся?
— Нет, княже, не видно.
Из новенькой печи дохнуло огнем, после чего пламя затянуло в трубу, и над заводью заструился сизый дымок. Девки, подметая подолами сарафанов пыльную землю, заглядывали в топку, прикидывая, как сподручнее запихнуть горшок и не обжечься.
Купить в дорогу ухват никто из корабелов не догадался. Печи да горшки — не их забота. Наконец, намочив в воде мокрую тряпку, холопки затолкали емкость к самым поленьям. Пока каша запарится — они как раз прогорят, можно будет вытянуть без страха.
— Топка мала, — с жалостью заметил Левший. — Не забраться.
— Зачем тебе?
— Известно зачем. Помыться, попариться. Бани-то нет.
— Ничего, будет и баня, — утешил его князь. — Вот усадьбу отстраивать станем, с нее как раз и начнем.
— Кипит… — повел носом холоп. — Ишь, как мясом пахнуло. Разваривается.
— Ты чего, тоже не евши? Ну, потерпи, скоро подкрепимся.
Огонь быстро спал, но багровые угли давали достаточно тепла, чтобы горшок парил, как паровоз. Зверев даже хотел посоветовать подлить воды, чтобы каша не подгорела, — но одумался. В конце концов, здешние дамы имели куда больший опыт обращения с русской печкой и стряпни в ее обширной духовке.
— Сейчас, батюшка князь, — пообещала Аксинья, присев перед успевшим почернеть жерлом печи. — Чуток еще протомится, и доставать станем.
По тропе дробно и гулко застучали копыта, сковырнулся под ноги Андрея мальчуган:
— Дядя Фрол… Иноземец… Избавить обещается…
— Не судьба, — вздохнул Зверев, вместо паренька поднялся гнедому в седло и поскакал в Запорожское.
Здесь мало что изменилось за минувший час. Ходячие скелеты кучками по трое-четверо равномерно распределились вокруг заговоренной околицы. Набралось их не меньше трех сотен — изрядно. Покойные родичи деревенских больше тыкались вдоль тропинок и дороги. На дороге же стоял желтолицый, как монгол, узкоглазый и широкоскулый незнакомец, ростом немного ниже Зверева, но такой же широкоплечий (Андрей уже очень давно не напоминал щуплого старшеклассника), с толстыми короткими ногами, чем-то напоминающими медвежьи: чуть согнутыми и разведенными в стороны. Одежду его составляла замызганная, драная рогожа, в руках был посох из сухой сосновой ветки. И то, и другое, похоже, путник подобрал возле дороги.
— Это там ты полынь зарыл? — спешившись возле старосты, поинтересовался князь.
— Там, там, Андрей Васильевич, — кивнул Фрол. — Аккурат перед посохом евоным и лежит.
— Ну, так это отлично, — бросив смерду поводья, засмеялся Зверев. — Послушаем теперь, что колдун скажет.
Князь Сакульский вышел на дорогу, остановился шагах в пяти от незнакомца, расставил ноги и убрал руки за спину, демонстрируя открытую грудь:
— Кто ты таков, смертный, чего тебе надобно в моих землях и как ты сюда попал?
— Это ты назвал меня смертным, несчастный? — не шевеля губами, возмутился гость. — Меня, всесильного и непобедимого Белурга?! Ты, чья судьба в руках моей милости?
— На моей земле имеет значение только моя милость, Белург, — покачал головой Андрей. — И ты сильно испытываешь мое терпение.
— Верните мой посох, дети прокаженной земли. Верните, и я сохраню вам жизнь.
— Подойди ближе, мне плохо тебя слышно, колдун, — предложил Зверев.
— Не заставляй меня повторять, несчастный. Моего гнева страшатся даже боги!
— Твой гнев заканчивается там, где начинается моя воля, Белург, — презрительно сплюнул князь. — Чем ты можешь мне угрожать, если не способен сделать даже шага там, куда я не разрешаю ступать тебе и твоим мертвякам?
— Ты хочешь доказать свою силу? Тогда подойди ко мне и сразись, несчастный. И пусть твой ужасный конец станет уроком для всех обреченных. Или ты надеешься укрыться от моего гнева в своей крохотной крепости? Что же, я могу подождать. Я ждал семь веков, могу потерпеть еще год, два или три. Но вот насколько хватит тебя и твоих людей? Верни посох, пока я не разгневан, несчастный. Верни, и я сохраню тебе твою никчемную жизнь.
— Твои слова — пустой ветер, колдун, — подступил ближе к заговоренной черте Андрей. — Если бы ты мог, то не упрашивал бы меня, как уличный попрошайка, а перешагнул черту и взял все, что сейчас так жалко вымаливаешь.
Они стояли друг против друга на расстоянии вытянутой руки и — разделенные непроницаемой стеной. Древний колдун, сумевший так быстро восстановить свою плоть, был опасным противником — но его чары не могли одолеть запретной для порождений магии черты. Князь мог легко пронзить врага косарем или пробить голову кистенем — но понимал, что поразить колдуна способен только заговоренный древними новгородскими волхвами, священный меч Гостомысла. И все, что оставалось двум врагам, неуязвимым друг для друга, — так это сверлить друг друга взглядами и перекидываться злыми обещаниями.
— Посмотрим, что случится уже через два месяца, когда опустеют погреба твоих рабов и им захочется выйти в поле, к налившимся соками нивам, — прошипел колдун. — Они сами свяжут тебя и принесут к моим ногам.
