— А ты, Влад, что делать станешь? — Титыч все-таки задал вопрос, на который мне не очень хотелось отвечать. Но и его можно было понять.
— В гости к зелененьким наведаюсь… Интересно поглядеть, как они устроились. Может, перейму чего в дизайне и архитектуре.
— Нет!!
Так, девчонки с мясным кляпом справились и решили, что им уже можно вставить свое мнение.
— Мы тебя не отпустим одного.
— Знаешь, Титыч, я вот тут подумал, — начал я неспешно. — Что поживу-ка я еще немного бобылем. Одному привычнее. Ты, когда Листицу мне сватал, говорил: тихая, покладистая, даже не заметишь, что в доме кто-то появился. А она не только строптива — на каждом шагу мне перечит, так еще и подружкой такой же обзавелась. Все, решено: забирай девушек обратно…
— Хорошо, Влад, — девушка ответила так тихо, что я едва расслышал. — Будет так, как скажешь. Но только одного я тебя в топи не пущу…
— А ведь она права, Влад… — хмыкнул Ярополк.
Предатель. Он что, никогда не слышал о мужской солидарности? Или не понимает, почему я не хочу брать с собой девчонок? Рейнджеры, блин!
— Утопнешь… — продолжил староста, не обращая внимания на мое усиленное мигание и прочие гримасы телодвижения.
— Это же с какой радости?
— Ты скрытно к гоблинам подобраться хочешь? А другого обходного пути, как через топи, в лес нет.
— Ну так что? — Я проиграл, но согласиться с этим еще не мог. — Я же на этих болотах вырос.
— Не на этих, Влад. За пять лет многое изменилось. Ливни, паводки… Там, где раньше стежки были протоптаны, теперь трясина. Ночью не пройдешь. А днем — гоблины заметят. Так что хозяюшки твои дело говорят. Зря серчаешь, десятник… И потом, кому как не девкам, каждый год на болота за ягодами хаживающим, тебе тропку указать? Не в бой ведь?..
О, уже не хозяйка и подружка, а — хозяюшки… Быстро тут у них.
«Ну чего упрямишься, как баран перед новыми воротами?»
«Это кто?! — я чуть не подпрыгнул от злости. — Обложили?! Все умные, а я один дурак получается?»
«Получается… получается… получается… Это эхо… эхо… эхо…»
— Чего?! — от такого массированного наезда, я даже растерялся чуток.
«Собственно, чему ты удивляешься, Владислав Максимович? В пустой-то голове только эху и гулять, со сквозняком перекликаясь… Староста дело говорит. Ты пойми, тут не Земля, а потому привычные законы и традиции не годятся».
— А с Хозяином я парочку ребят отправлю. Не волнуйся… — повторил Титыч, решив, что я его не расслышал. — Главное, сам на рожон не лезь. И вот в этом девушки тебе больше всего пригодятся. Будешь их оберегать и сам осторожнее станешь…
* * *
Дорогу сквозь топи девчонки действительно знали. И все-таки первой провалиться в трясину исхитрилась именно одна из них.
Естественно, сначала была сцена примирения с искренним уверением слабой и прекрасной стороны, что впредь никогда. Полнейшее повиновение и никакого волюнтаризма. Потом переправились на лодке, в обвод острова…
Помню, как-то хохотал от души над геологом, спросившим у чукчи в лодке, на веслах которой сидела беременная женщина: «Что он делает?», и получившим ответ: «Жену в роддом везу». Мои женщины хоть и не беременны, тьфу-тьфу-тьфу, ну так и я не чукча. А посему место на веслах мне было уготовано по умолчанию. Ничего, приноровился, поднатужился и… справился. Трудно с непривычки, но и не бином Ньютона.
Дальше передвигались ломаным зигзагом. Ориентируясь по приметам… Очевидным девушкам и скрытым для меня. Пока я окончательно не потерял терпения и не поговорил по душам с подселенцами.
Получив очередное восемьсот шестьдесят четвертое, последнее китайское предупреждение, ввиду инсинуаций по поводу системы проветривания чердачных помещений и обещание кое о чем подумать вслух, дух моего тезки постарался изо всех сил. И благодаря его усилиям я узнал об этих болотах все! Сразу полегчало. Привычный к болотистой местности, Влад Твердилыч просто видел: куда надо шагнуть, а в которую сторону, невзирая на заманчивую гладь, соваться нельзя ни в коем случае.
А примерно спустя полчаса я обратил внимание, что хлюпанье и чваканье, производимое вразнобой нашим трио, превратилось в слаженный дуэт. Оглянулся и не увидел Милки.
Хорошо, мы не успели далеко уйти. И то, трясина уже успела втянуть девчонку по пояс. Вроде не страшно, но у пигалицы от талии до подбородка всего ничего, чуть больше пяди… моей. А главное, глазенками сверкает, на личике вся прямо, как луна белая, и молчит… Но вилы не выпустила. Так мы ее и вытащили. Сперва подвели поближе, как большую рыбу, чтоб не сорвалась, а потом и на ноги поставили. Трясется, дрожит, зубами такую дробь выбивает, что аж самому холодно стало, и опять молчит.
— Эй, чудо, ты пискни хоть что-нибудь. Или совсем онемела со страху? Нас почему не позвала?
— Т-т-так… гоб-блин-ны м-м-могли… ус-с-слышат-т-ть…
Мать моя женщина, а отец мужчина! Она, оказывается, в героиню поиграть захотела. Партизанка, дочь партизана! Медаль за проявленное мужество посмертно получить вздумала.
Пощечина хлестнула, как выстрел. Каюсь, не сдержался. Хоть и зарекался!.. Но ведь на них никаких нервов не хватит. Если б не Листица, девчонка точно опять улетела бы на глубину. А так только качнулась всем телом.
— Спасибо…
Порву, как тузик грелку! Своими руками задушу дуру, чтоб потом совесть не мучила. Идиотка! Что она там бормочет?! Какое еще на фиг «спасибо»? Кому «спасибо»?! Мне?..
Милка шагнула вперед и уткнулась лицом мне в солнечное сплетение. Плечики девушки вздрогнули. Хотя какое там «вздрогнули», ее ж колотит, как в лихоманке.
— Испугалась, — провел я ладонью по мокрой спине, ощущая под рукой странный холод.
— Нет… Замерзла… Там… родник… Я… прямо… в… него… угодила…
Родник — это серьезно. Плавали, знаем. Она ж в нем не меньше десяти минут просидела.
— Где здесь можно если не огонь развести, то хоть на сухой земле посидеть?
Листица поняла.
— Тут, нигде. А вот если чуток в сторону свернуть, то есть один островок.
— Тогда вперед. Гляди в оба, хватит с нас одной утопленницы, но — поторопись, солнышко. Если мы ее сейчас не отогреем, то до утра…
Как чувствовал. И все же дал себя уговорить. Прямо затмение нашло. Нужен был проводник, так взял бы кого из парней. На крайний случай — одну только Листицу. Так нет же, потащились всем семейством. В общем, можно было еще долго и нудно пенять себе, но дело это скучное и бесполезное. Французы называют подобное самокопание красноречием на лестничной клетке. Дверь уже захлопнулась, а ты все прокручиваешь в голове, как бы пошел разговор, если б ты сказал вот так, а не так…
