Это состояние напряжения правило, вероятно, какое-то время, сменившись на симптомы схожие с пробуждением после глубокого сна, связанного с сильной болезнью. И вылились в мощный озноб, полную (и как оказалось невыносимо болезненную) сухость кожи тела, впрочем, вернув Даше слух и зрение. Посему минуту погодя, она услышала:
— Спокойнее, бурсак, тц…тц, — произнесенное встревоженным голосом Девдаса.
А в следующий момент Дарья увидела и само его овальной формы лицо, повторяющего вид головы, едва озаряемое голубоватым отсветом стен грота, нескрываемо обеспокоенный взгляд бирюзовых радужек и еще сильней растянувшихся овальных черных зрачков. Глянувшее на нее сверху, потому что сама Даша лежала на спине.
— Тц…тц, — сказал он, не столько успокаивая, сколько принуждая. Его чуть вздрагивающие пальцы беспокойно пробежались по краю ноздрей, отчего сухая кожа на них прямо-таки запекла, вызвав повторный стон у Дарьи.
— Что происходит с вами? Вам, что-то приснилось, привиделось? — настойчиво вопросил Девдас, требуя ответа, и ощутив сухость кожи, резко отдернул руку от лица бурсака.
— Кожа печет и болит голова, — со стонами выдохнула Дарья, только когда, начав говорить, ощутив, мощную, нестерпимую боль диэнцефалона. — Так болит мозг, — дополнила она, и мелко-мелко задрожала, будто при высокой температуре.
— Диэнцефалон? — толь, поправляя, толь, переспрашивая, молвил Девдас.
Он сидел подле Дарьи, сложив ноги по-турецки, и когда ее стало трясти, стремительно подхватив тело за плечи, повернул его на левый бок, слегка пригнув голову, и тем в тот же миг, снизив боль в диэнцефалоне до терпимого состояния. Одначе, опять же разком с понижением головной боли появились резкие, болезненные, сокращения мышц во всем теле. Кажется, не просто натянувшие мышцы, а прямо-таки рывками их дергающие, точно желая разорвать. Боль выплеснулась в Дарью столь мощно, что она громко закричала, начав выгибаться в позвоночнике, откуда рвущееся состояние, распространившись по спине, принялось выворачивать руки и ноги в суставах в разные стороны.
Еще чуть-чуть, и в диэнцефалоне, что-то ощутимо и слышимо щелкнуло, будто переключилось. И тотчас низко нависающее над ней лицо Девдаса, сменилось на тьму, только не плотную, не черную, а схожую с оранжевой туманностью, наполненной скоплениями газов, плазмы, пыли, имеющую форму выпуклого кольца, с сияющим внутри огромным глазом какого-то мощного, величественного создания. Неподвижно замерший глаз с лиловой радужкой и овально-растянутым синим зрачком теперь явственно (хотя и очень медленно) рассеивался в оранжевых парах туманности. Зримо распадаясь на отдельные мельчайшие, пылевидные крупинки, молекулы, частички, смешиваясь с ее оранжевой составляющей создавая новые производные: газы, плазму, пыль.
Дарья проснулась, или все-таки очнулась много позже. Это она не столько поняла, сколько догадалась, так как лежа на левом боку, увидела пролегшие в ее сторону лучи восходящего Рашхат. Сейчас подсвечивающие мхи на мельчайшие стебельки в обратном направлении, точно изменившем расположение. Само небо, едва проглядывающее из-за кромки крыши грота, вновь приобрело блекло-лиловый цвет, лишившись не только своей темно-сиреневой густоты, но и темно-серых полос, и мельчайшей россыпи звезд. Да и мхи, ветви, стволы деревьев более не мерцали желто-зелеными огоньками, а предрассветная тишина была столь оглушающая, словно торжественно-замершая перед началом нового дня.
Подле нее все также в позе по-турецки сидел Девдас, слегка прикрывая своей мощной фигурой видимость неба и местности. Стоило Даше пошевелиться и с тем ощутить болезненную стянутость мышц в теле, сухость кожи и боль диэнцефалона, как он мгновенно протянул руку в сторону ее спины и мягко огладив, склонился. Волнение, как-то и вовсе враз отразилось в его бирюзовых радужках, и ассаруа очень нежно улыбнувшись, не только изогнул края рта, но и проложил мелкие морщинки вплоть до края ноздрей, став похожим на старичка.
— Что со мной случилось? — очень тихо спросила Дарья, понимая, что лишнее слово или повышение голоса, махом вызовет повторные судороги в теле.
— Вы, что-то видели, во сне. Расскажите, что, — немедля отозвался Девдас.
— Видела, — повторил юный велесвановец, и, приоткрыв рот, глубоко вздохнул. Принявшись неторопливо, почасту прерываясь рассказывать свой сон, однако, только первую его часть, про чудной, огромный зал. Утаивая кусок увиденного про сына, ибо это было слишком личным. Впрочем, даже легкое воспоминание о Павле моментально принесло на себе сокращение мышц в ногах, руках и шее, и пронзительно-болезненный стон Даши. Девдас незамедлительно принялся гладить подушечками всех пальцев правой руки ее позвоночник, с тем вроде как снимая судороги в шее, не допуская их прихода в спинной хребет. И, одновременно, пальцами левой рукой, торопливо разминал вытянутые вдоль тела верхние конечности Дарьи, оставляя боль только в ногах, и, несомненно, снижая сами мученья.
— К кому вы прибыли на встречу, повторите? — негромко вопросил Девдас, когда боль снизилась, и вновь наступило состояние стянутости мышц в теле, и сухости кожи.
— Не помню. Какой-то амирнарх Раджумкар, что ли, — ответила Дарья, напрягая собственную память и тотчас ощущая боль внутри диэнцефалона, не столько самой головы, сколько, будто наполняющей внутренность черепной коробки.
— Амирнарх Раджумкар Анга Змидра Тарх, — договаривая за резко прервавшуюся Дашу, молвил ассаруа, и правая рука его, досель поглаживающая позвоночный столб, остановилась меж лопаток и тот же миг там завибрировала кожа, точно ее что-то приподняло.
— Да, вероятно, именно так. Зал помню, такой огромный, с бело-светящими стенами, — все также вполголоса досказала Дарья, и легохонько вздрогнула. — И здоровущим таким черным цветком, нависающим в потолке, очень большим, — она резко смолкла, ибо все мышцы в теле единым махом сократились, снова рывком и однократно. Болью опять же мгновенно отозвались конечности, кончики пальцев и голова, вызвав новые стоны.
— Тц…тц, спокойнее, бурсак, — понижая тембр до проникновенного шепота произнес Девдас, принявшись теперь пальцами обеих рук гладить Даше спину и позвоночник, свершая по ним круговые движения, определенно, массируя, и не допуская новых судорог.
— А, где Прашант? И, что со мной, ассаруа? — вопросила Дарья, немного погодя, только сейчас уловив, что в гроте они вдвоем.
— Ежели сие то, о чем я думаю вмале, вы не будете звать меня ассаруа, — несколько уклончиво проронил Девдас, не прекращая круговых манипуляций на спине бурсака. — Прашант ушел в слободу Вукосавку за помощью, надеюсь, к первой четверти дня они будут тут. А теперь более не стоит говорить, тратить силы. Всякое усилие будет вызывать повторную корчу и еще большую боль в диэнфецалоне.
