Феодул задумчиво глядел на мертвеца, прикидывая, не предпринять ли в самом деле охоту.
– А есть ли средство поймать одного такого, ничем ему не повредив? – спросил Феодул.
– Их ловят на запах, – ответил Андрей. – Так я слышал от одного старика, жившего при дворе Батыя. Старик еще говорил, что поймать их проще простого. Нужно только пробраться на этот остров, а там я научу, как поступать.
Он еще раз посмотрел на неживое существо и поежился, а Феодул подтолкнул Андрея в бок:
– Идем, идем. Скажи монголам, что надо добыть лодку. Это – для великого хана.
– А с мертвецом что делать?
После короткого раздумья Феодул ответил:
– Доставим его на остров. Пусть сородичи его и хоронят по своим обычаям. Не нам же мерзлую землю для него долбить.
Сын темника слушал толмача невнимательно – как вообще монголы слушают всякого незначительного человека. Несколько раз посреди разговора вдруг принимался что-то обсуждать и обсмеивать с другими монголами, а о Феодуле с толмачом словно бы и забывал. Но Феодул упорно стоял на своем, и в конце концов сын темника принялся кричать на Феодула. Прочие при этом шумно переговаривались, оглаживая лошадей и словно бы занятые спором: которая из этих некрасивых лошадок с короткими монхатыми ногами лучше. Когда сын темника выдохся и, отдуваясь, замолчал, вместо Феодула ответил ему Андрей. Потемневшее одутловатое лицо монгола вдруг расплылось в глуповатой улыбке. Он задал Феодулу несколько быстрых вопросов, один за другим, и на все получил от толмача утвердительный ответ. Тут сын темника рассмеялся, хлопнул Феодула по плечу и обратился к прочим монголам. Те, не дождавшись даже окончания его речи, разом загомонили, и Феодулу показалось, что они как будто ссорятся, но затем трое из десятка куда-то умчались и вернулись спустя довольно короткое время с известием о находящемся поблизости поселке, где имеется лодка.
Поселок еще издали поразил Феодула тем, что на самом видном его месте стояла маленькая церковь – как положено, с крестиком на крыше. Это несказанно обрадовало Феодула.
Сын темника неторопливо двинулся осматривать поселок. Его лошадь то и дело останавливалась, обводя равнодушными глазами неинтересные картины, открывающиеся перед ней: растянутые на берегу сети, разбросанные как попало домишки, между которыми на веревках под камышовыми навесами сушилась бесконечная рыба.
Чувствуя непонятное волнение, Феодул зашел в храм. Снаружи церковь выглядела убого, внутри же казалась мрачной, как могила. Голые каменные стены пахли погребом. Не столько даже погребом, сколько плохо отмытым бочонком из-под сметаны. Всего убранства там и было, что несколько серых от пыли полотенец, висящих на стене, простой деревянный крест посреди помещения и железка, привешенная к потолку напротив окна, – здесь пользовались, по старинному греческому обычаю, билом вместо колокола.
Феодул осмотрелся и принялся вздыхать: хоть и похож на склеп, а все же храм Божий; скучал Феодул без службы и святого причастия. И вот решился он сам себе доставить великую радость и для того призвать сюда священника: путешествующему не должно быть отказа, тем более в подобном деле.
С этим-то намерением схватил Феодул било и ну лупить по железке, подняв ужаснейший трезвон. Спустя некоторое время в храме показался какой-то человек в лохматой шубе, по виду сильно пьяный, и спросил Феодула о чем-то хриплым голосом. Феодул бросил било, высунулся в окно и закричал во всю мочь:
– Андрей!!!
Далматинец обнаружился под самой стеной, где искал укрытия от ветра. Поначалу он наотрез отказывался покидать свое убежище, но, видя отчаяние Феодула, нехотя зашел в храм и вступил в пререкательства с пьяным в шубе. Феодул нетерпеливо ждал и наконец не выдержал, вмешался:
– Что он говорит-то?
– Говорит, что он священник. Готов помочь тебе. Предлагает пузырек освященного масла за три марки серебром и готов принять исповедь за пять.
– Пять – чего? – не понял Феодул
– Марок серебром.
Феодул так и разинул рот. Андрей глядел на него насмешливо. Наконец Феодул сказал:
– Пусть позовет лучше здешнего священника. Я ведь вижу, что он мирянин. Меня не обманешь.
Теперь Андрей от души забавлялся и даже не помышлял скрывать этого.
– Он говорит, что безразлично, кого звать. В этом селении все мужчины – священники.
Феодул перевел взгляд на пьяного, и тот, словно понимая, о чем идет речь, радостно осклабился и закивал.
– Иной раз – по ошибке, должно быть – забредает к ним какой-нибудь епископ, – продолжал Андрей (а сам, схизматик клятый, так и ухмыляется в рыжеватую тощую бороду)
– Они его сразу – хвать! – и поят рисовой водкой, а напоив, заставляют поставлять в священники всех мужчин, и мальчиков, и даже младенцев мужского пола. Вот почему всякий тут – сызмальства священник.
– Для чего же они это делают? – усомнился Феодул.
– Говорят: чтоб наверняка. Среди них бродит такой слух, что скоро вроде бы конец света, а они твердо веруют, что священники-то непременно спасутся.
Феодул призадумался. Следует ли принимать причастие из подобных рук? Не осквернилось ли оно таким образом? Конечно, Феодул ничем, кроме пяти марок серебром, не рискует. Не отравится же он в самом деле, если причастие окажется ложным… С другой стороны, это как посмотреть. Пять марок – деньги немалые. Константинопольский нищий и в седмицу столько не заработает.
Тот, в шубе, подошел поближе и, лыбясь, выжидательно топтался на месте.
– Если они все священники, – сказал наконец Феодул, – то как же они род людской продолжают?
Андрей расхохотался:
– При помощи женщин, Феодуле. Как везде. У этого, к примеру, три жены и шесть малюток – так он мне сказал.
Феодул, пораженный, повернулся к священнику и показал тому три пальца.
– Три? – переспросил он.
Тот закивал, сделал жалостное лицо. Андрей фыркнул:
– Не веришь?
– Не верю! – рассердился Феодул. – Ты нарочно меня морочишь, чтобы я от святого причастия отказался.
– Ну-ну.
– Три пальца – это он в Святую Троицу верует.
Тут местный житель приблизился к Феодулу вплотную и обдавая того крепким винным духом, принялся что-то жарко втолковывать. Он гримасничал, показывал то три пальца, то пять, умильно заглядывал в глаза и в конце концов так похоже изобразил детский плач, что сомнению места уже не оставалось. Андрей торжествовал.
– Кстати, – добавил толмач, – только из расположения к тебе говорю: нынче ты здесь ни одного тверезого не сыщешь.
– Почему? – спросил Феодул, убитый горем.
– Пятница, – пояснил Андрей. – По пятницам они тут едят мясо и вообще учиняют знатные попойки.
