— Все это слова, — с презрением возразил Кузман Аримондский. — Слова и хвастовство, достойные сожаления пороки Арбонны. Мы с этим человеком можем покончить с этим наедине, на улице, и никому нет нужды участвовать в этом. Если он только не слишком испугался. Что до того нового закона, о котором вы упомянули…
Он сделал два шага в зал, грациозно, как дикий кот, и опустился на колено перед Уртэ.
— Мой господин, вопросы, связанные с честью моей семьи вынуждают меня просить разрешения на время оставить службу у вас, чтобы мои действия не отразились на ваших делах. Вы меня отпустите?
— Он этого не сделает, — произнес ясный, холодный голос. Единственный голос в этом зале, который мог попытаться употребить власть в тот момент.
Все повернулись к ней. Ариана де Карензу не потрудилась встать или даже повернуться лицом к мужчинам. Она продолжала смотреть через плечо, небрежно, ее черные волосы ниспадали вдоль спинки стула. Но в ее словах не было ничего небрежного.
— От имени правительницы Арбонны я запрещаю эту дуэль. В случаях смерти при стычках между Талаиром и Миравалем установлен земельный штраф. Этот указ обнародован глашатаями и расклеен в городах, и невозможно обойти его при помощи подобных уловок — поймите меня, сеньоры. Я не допущу насмешек над графиней. И не позволю, чтобы эта ночь богини была запятнана такими поступками. Вы оба в полной мере несете ответственность за поведение ваших людей, господа.
— Конечно, но если он оставляет службу у меня… — начал Уртэ де Мираваль.
— Ему потребуется твое согласие, а ты его не дашь.
Голос женщины звучал четко и властно, она говорила категоричным тоном человека, привыкшего повелевать. Даже прожив несколько месяцев в Арбонне, Блэз был удручен при виде того, как оба герцога так покорно подчиняются неприкрыто властному тону женщины.
Он открыл было рот, чтобы заговорить, поддавшись приступу гнева, но получил сильный удар локтем под ребра.
— Не надо! — пробормотал Валери, словно прочел его мысли.
Возможно, он их прочел, подумал Блэз, ход его мыслей достаточно ясен. По настоянию самого Блэза, он не был связан с Бертраном де Талаиром никакими клятвами верности. Он был наемником и мог в любое время разорвать контракт, пожертвовав только причитающейся ему платой. Но зато не был бы никому подотчетен и развязал бы себе руки для схватки с аримондцем, не спрашивая ни у кого позволения, в том числе у этой черноволосой женщины, которая носила титул королевы, пусть всего лишь королевы Двора Любви трубадуров.
Он медленно перевел дух, на мгновение встретился взглядом с Валери и сдержался. Блэз оглядел зал. Никто, казалось, не смел пошевелиться. С большим удивлением он увидел, что девушка с арфой, все еще одетая в синий плащ Бертрана, смотрит на него с противоположного конца зала. На таком расстоянии он не мог прочесть ее взгляда, но мог догадаться. Она недавно ринулась защищать честь раненного им трубадура. Вероятно, она была бы довольна, если бы он погиб от удара кривой, усыпанной драгоценными камнями сабли аримондца.
Его взгляд переместился выше. На верхнем этаже таверны у перил столпились мужчины и женщины, сначала они слушали музыку, а теперь наблюдали за дальнейшим развитием событий. У большинства лица были скрыты потолочными балками; вдоль коридора над его головой виднелись лишь ноги, до туловищ. Это было немного странно, эта аудитория из ступней, лодыжек и бедер в трико различных цветов.
— Мне кажется, ты шел сюда с каким-то сообщением, — продолжала Ариана де Карензу в тишине, воцарившейся после ее последних слов. Она смотрела на аримондца Кузмана. — Оно насчет лодок на реке?
Мужчина посмотрел на нее. Он по-прежнему стоял на одном колене перед Уртэ де Миравалем. Они оба были крупными, исключительно красивыми мужчинами; эта сцена напоминала барельеф из камня на стене часовни Коранноса в Горауте.
— Да, — в конце концов ответил смуглый человек. — Оно насчет лодок.
— Уже начинают?
— Да. — Он не произнес никакого титула и не выказал никакой учтивости по отношению к этой женщине.
— Тогда вы будете соревноваться друг с другом ради нашего развлечения на карнавале, — сказала хозяйка Карензу и сверкнула улыбкой, сияющей и одновременно полной капризного злорадства.
— Игра? — с насмешкой спросил аримондец. Ропот, выражающий предвкушение и облегчение, пронесся по залу. Блэз увидел, как Бертран быстро отвернулся, чтобы скрыть улыбку.
— Почти все это — игра, — мягко возразила Ариана совсем другим голосом. — Мы играем в нее, все мы, все ночи и дни, пока богиня не позовет нас домой. Но послушайте меня еще раз, — спокойно прибавила она, — если хоть один из ваших людей сегодня ночью умрет, я сочту это убийством и доложу об этом графине.
— Я уже много лет не бывал на реке, — заметил Бертран, без всякой связи с предыдущим. Казалось, он старается, почти безуспешно, убрать из своего голоса нотки смеха.
Уртэ де Мираваль их услышал.
— А я — много десятков лет, — сказал он, проглотив приманку. — Но, несмотря на это и на двадцать лет разницы в возрасте, я все равно превзойду тебя, де Талаир, во всем, что может с честью делать мужчина в обществе других мужчин.
В ответ Бертран громко рассмеялся. С резкой злостью, похожей на удар хлыста, которую Блэз не совсем понял, он ответил:
— Только других мужчин? Предусмотрительная оговорка, господин мой, при данных обстоятельствах.
Голова Уртэ де Мираваля резко откинулась назад, словно его действительно ударили. Блэз осознал, что этот человек впервые потерял самообладание, и гадал почему. Что-то услышанное им много недель назад смутно забрезжило в его памяти: где-то у истоков вражды между этими двумя людьми стояла женщина.
— Бертран, — резко начала Ариана де Карензу, — не думаю, что…
— Ариана, достаточно! Ты высказала нам свою волю, и мы тебе подчинились. Не зарывайся, это порок, как я сказал тебе, когда ты вошла, и я говорил тебе это прежде. — Голубые глаза Бертрана, когда он обернулся к ней, смотрели жестко, и теперь в них тоже читалась властность. — Сегодня ночью мы будем участвовать в играх на реке ради твоего развлечения. Никого не убьют, как ты велела. Довольствуйся тем, что можешь контролировать. Прошлое тебе неподвластно.
— Действительно, это так, — очень тихо произнес Уртэ де Мираваль, к нему вернулось самообладание. Блэзу пришлось наклониться вперед, чтобы его услышать. — Мертвые никому не подвластны. Мужчины или женщины. Даже дети. Даже дети, если вспомнить все.
И это по какой-то причине вызвало реакцию у Бертрана де Талаира. Он отвернулся от черноволосой женщины и посмотрел прямо в лицо второго герцога, стоящего неподалеку. В зале снова повисла угрожающая тишина, ощущение настоящей угрозы, исходящей от того места, где стояли эти два человека.
