– Так, – Атен поднялся, опираясь на плечо брата. Он преобразился, вновь став хозяином каравана, который обязан заботиться о безопасности своих людей. Его спутники еще не успели до конца прийти в себя, осмыслить происходящее, а он уже отдавал приказы: – Женщины, быстрее возвращайтесь в повозки. Бегом! Позаботьтесь о детях! – и те, очнувшись от оцепенения, подхватили малышей на руки, спеша унести их под хоть какую-никакую защиту. – Хорошо что мы лишь сняли шатер, но сохранили круг, – пробормотал он, прежде чем продолжать: – Пусть рабы уведут наших животных в центр, крепко привяжут и не отходят от них ни на шаг. Не дай боги они убегут вместе со стадом. Без оленей мы не сможем продолжать путь. Все остальные берите факелы…
– Костры погашены, – напомнил ему кто-то, – нам понадобится время, чтобы вновь разжечь огонь…
– А его у нас нет, – отрезал нахмурившийся хозяин каравана. – Ладно, попробуем обойтись тем, что есть. Берите щупы, копья… Попробуем отогнать оленей…
– Торговец, – окликнул его колдун, вернувшийся назад, к караванщикам.
– Ты что?! – набросился Атен на Лигрена. – Ты в своем уме? Уводи Его, быстро!
– Я не могу идти против воли… – начал оправдываться лекарь, но умолк, так ничего и не успев сказать.
– Постой, торговец, – голос Шамаша звучал тихо, хрипло, срываясь в сип. – Вы не готовы противостоять стаду…
– Мы должны! – глаза Атена горели решимостью. – От этого зависит наша жизнь!
Колдун с силой стиснул зубы. Ему было тяжело говорить. Мысленно он подозвал к себе волков.
"Вы хотели помочь…"
"Да! Что мы можем сделать?" "Сюда несутся дикие олени. Отведите их в сторону от каравана".
Те даже не спросили, как они смогут сделать это, вдвоем против целого стада.
Едва получив команду, они сорвались с места, заскользив по снегам пустыни навстречу опасности, готовые сделать все, что нужно, не важно как, безразлично, какой ценой.
– Они не сумеют остановить оленей вдвоем, – проговорил Атен. В его глазах было беспокойство. Люди не должны были позволять священным волкам рисковать своими жизнями ради них. Да и Шамаш… Конечно, Он – великий бог, повелитель небес, но золотые волки принадлежат не Ему, а Его божественной супруге – госпоже Айе. И как сильно Она ни любит Шамаша, Ей может не понравиться, что Он посылает на смерть Ее слуг…
– Не вдвоем, – прервал его размышления голос небожителя, который вглядывался в снега пустыни.
Пальцы колдуна что было сил сжались в кулаки, глаза прищурились, превратившись в две тонкие щели, за которыми пряталась бездна, серые, потрескавшиеся губы что-то зашептали. И каждое новое слово удваивало число огненных волков. Еще несколько мгновений – и вот уже по снегу множеством ярких солнечных бликов неслась волчья стая.
Застонав, колдун пошатнулся и, наверное упал бы, если бы Лигрен и Евсей не подхватили его под руки, удерживая на ногах.
– Это все, чем я сейчас могу вам помочь… – чуть слышно прошептал Шамаш. И, все же, из последних сил он удерживал сознание.
– Асанти, – позвал он стоявшую рядом, ожидая приказаний, караванщицу.
– Я здесь, господин! – тотчас откликнулась та.
– Помоги тем, кого поранят олени… – глаза колдуна закрылись, голова опустилась на грудь.
– Уводите Его! Быстрее! – а в следующее мгновение хозяин каравана уже повернулся в сторону надвигавшейся опасности, которая поглотила все его внимание.
Брови Атена сошлись, губы плотно сжались. Дар предчувствия пробудился ото сна, захватил его в свой водоворот, чтобы в последние мгновения перед приходом будущего показать его, давая возможность если не изменить течение, то повернуть в наиболее безопасное для каравана русло… …Хозяин каравана на миг замер, закрыв глаза, пытаясь унять бешеный стук сердца, грозившего вырваться наружу. Он заставил себя несколько раз глубоко вдохнуть прохладный воздух, выдыхая его медленно, с глуховатым посвистом. Затем, наклонившись, он зачерпнул пригоршню снега, протер им лицо и только потом огляделся вокруг.
Все произошедшее заняло несколько мгновений, которые в разуме, душе растянулись на часы.
Это было огромное стадо. И не важно, что дикие олени низкорослы. Их длинные ветвистые рога и острые, твердые как камень копыта были куда более грозным оружием, чем то, которым наделили боги их выросших в неволе братьев.
Если бы волки не отклонили бег оленей в сторону, от каравана не осталось бы и следа. Животные просто смели бы все, оказавшееся на их пути, растоптали женщин и детей, подняли на рога вставших на защиту своих семей мужчин. А так… Так они задели караван лишь самым краем. Впрочем, и этот удар был ощутимым…
– Атен, – к нему подошел Лис, на щеке которого была глубокая кривая царапина, из которой все еще сочилась кровь. – Жилые повозки все, хвала господину Шамашу, целы. Но одна хозяйственная превратилась в кучу мусора. Ее не починить, так что придется бросить…
– Да что повозки! Как люди? Все живы?
– Все, – кивнул тот. Разумеется, воин в первую очередь заговорил бы о погибших, если б таковые были. – Некоторым серьезно досталось, но это ничего.
– Лигрен берется их исцелить?
– Сати поможет им быстрее, – хмыкнул караванщик. – У девочки действительно великий дар. Под ее тоненькими пальчиками раны, сколь бы тяжелые они ни были, заживают просто на глазах.
– Превосходно, – как же здорово иметь в караване целительницу! Наделенных этим даром не было с древних времен. И вот теперь все возвращается. – "Тяжело жить во время легенд, – проговорил он, повторяя слова летописцев, которые стали понятны лишь теперь. – Но нет для смертного выше доли…" -Не жалей, Атен. Эта жизнь стоит того, чтобы за нее умереть, – воин поднес к раненой щеке льдинку, стремясь остудить жар жжения.
– Ты с таким восторгом говорил об искусстве целительницы, – глядя на него, хозяин каравана прищурился, – что же сам медлишь, не идешь к ней? Ведь может остаться шрам.
– А, ерунда, – Лис махнул рукой, – нечего расходовать силу по пустякам, особенно когда она нужна другим. Помнишь, что говорил повелитель? "Шрамы не уродуют тело, они лишь напоминают об испытаниях, через которые пришлось пройти". А я хочу, чтобы у меня осталась память об этом дне, – лицо помощника посерьезнело, через лоб пролегла морщина.
– Безумие – ужасная болезнь…
– Лишь для тех, кто рядом, кто еще здоров. А так… – он качнул головой. – Просто волнение становится таким навязчивым, что не можешь думать более ни о чем, мир тускнеет, теряется в яркой вспышке, за которой только огонь, чувства, что стирают мысли, как будто дух заполняет рассудок, стирает душу… – он нервно повел плечами. – Прости, Атен, мне тяжело об этом говорить, во всяком случае, сейчас. Что бы там ни было, теперь-то я осознаю, что стоял у грани, за которой человек сгорает, а то, что остается, превращается в дикого зверя… – оторвав взгляд от безликого снега, он огляделся вокруг, стремясь заполнить пустоту прошлого образами настоящего. – Нам бы лучше поскорее покинуть это место, – проговорил он спустя какое-то время. – Плохое оно, злое… Словно где-то рядом пролегла дорога Губителя.
