Взобраться на балкон оказалось несложно, многолетние заросли плюща удержали бы и кого-то весом с единорога. Из-за стекол пробивался свет — значит, Мара у себя. Эрик плетением отодвинул засов, предвкушая, как она удивится.
Она не удивилась. Она вообще его не заметила.
Надо было развернуться и уйти, тем же путем, что и пришел, но Эрик так и стоял столбом, глядя, как Мара увлеченно целуется с другим, сидя у него на коленях, как его руки скользят по бедрам под юбкой, задирая ее все выше.
Надо было развернуться и уйти, только ноги словно примерзли к полу. Впрочем, на что он надеялся? От чистильщиков не возвращаются. И все же надеялся, дурак. Надеялся, что не забудет слишком уж скоро.
Он втянул воздух сквозь зубы — грудь словно сдавило обручем. Заставил себя шевельнуться. Мужчина, наконец, заметил движение. Замер, глядя через плечо Мары, точно на ожившего покойника. В следующий миг обернулась и Мара, вскрикнув, вскочила. И, глядя как с ее лица сползает краска, Эрик ощутил нечто вроде злорадного удовлетворения.
В следующий миг он узнал мужчину. Два года назад приехавший из столицы профессор Вагни сменил ушедшего на покой профессора-травника. Мара смеялась, рассказывая — мол, половина девчонок сон потеряла, а тот словно не замечает, только дверь в кабинет всегда нараспашку. Даже начали поговаривать, что вовсе не девчонки интересуют нового учителя.
Месяца же не прошло!
Эрик ожидал, что Вагни тоже вскочит, попытается заслонить Мару, что-то сделать, сказать. Что угодно, чтобы дать ему повод. Дар у профессора-травника был совсем слабый, Эрик стер бы его в порошок еще до посвящения. Но тот лишь отодвинулся на кровати, словно пытаясь заползти за юбки Мары.
Эрик шагнул ближе, оглядывая обоих.
— Ты, — сказал он, в упор уставившись на профессора. — Брысь отсюда.
Тот часто закивал, суетливо оправляя одежду. Засеменил к двери. Мара уставилась на него неверящим взглядом. Эрик горько усмехнулся. Вот так вот.
— Неужели получше не могла найти, чтобы в трофеи записать? — спросил он нарочито громко.
Открылась дверь.
— Позовешь кого-то — доберусь и убью. — бросил он. Успел заметить, как ссутулились плечи Вагни прежде, чем закрылась дверь. Снова повернулся к Маре.
— Эрик, не надо… выдохнула она.
Еще шаг. Эрик сам не знал, как собирается поступить. Сделать так, чтобы ей было так же больно, как ему сейчас? Или просто — еще два шага, объятья, которые могут быть и жесткими, склониться к губам, подмять под себя и получить то, что до сих пор снилось ночами. Она не закричит, и сопротивляться не будет. Да даже если будет, толку-то… Так просто.
Она попятилась, упершись в стену. Шаг, еще один.
— Ты сказал: «будь счастлива» — прошептала Мара.
Эрик усмехнулся, приподнимая ей подбородок. Наклонился, почти касаясь губами губ.
— А ты такая послушная девочка? С каких пор? И как долго ей будешь?
Она застыла. глядя снизу вверх. Эрик заглянул в глаза, в которых плескался самый настоящий ужас. Мара испугалась его. Его, который за все время ни разу ее не обидел.
Его, который минуту назад всерьез размышлял, что сопротивляться она не будет. Неужели за неполный месяц среди чистильщиков он и сам превратился в чудовище?
Эрик выпрямился, криво улыбнувшись.
— Не бойся. Не трону. Ни тебя, ни… этого.
Он отступил на шаг. Вытащил из-за пазухи ее письмо, разорвал, глядя в глаза. Губы Мары дрогнули. Эрик отстегнул от пояса кошель, ее подарок. Взял за руку — девушка вздрогнула от прикосновения — вложил в ладонь увесистую мошну, заставив сжать пальцы.
— Прощай.
Пять шагов до балкона, и сигануть через перила. Он снова усмехнулся при этой мысли. Пора бы уже взрослеть, наверное, а не пытаться убежать на тот свет каждый раз, когда кажется, что мир рассыпался вдребезги. Пережил тогда. Переживет и сейчас. Всего-то — снова научиться дышать.
Он ждал, что за дверью окажется Вагни, а то и с подмогой. Нет, драться бы не стал, он же обещал Маре не трогать этого, а сражаться с профессорами, которые его вырастили и вовсе последнее дело. Рвал бы плетения, усыплял, может, еще бы что придумал. Невозможно же поверить. что Вагни просто ушел, оставив ту, кого считал своей женщиной, на милость разъяренного чистильщика. Но никто так и не появился. Только изумленно таращились попадавшиеся на лестницах школяры.
* * *
Он не слишком понял, как оказался на станции, как поднялся в комнату.
— Нагулялся? — усмехнулся Альмод. — Я ставил на месяц. Ошибся, шустра оказалась девчонка.
Эрик не повернул головы в его сторону. Вытряхнул на кровать сумку, раскрыл книгу. Сухо хрустнула, ломаясь, резная закладка слоновой кости. Хорошо, что у него не осталось подарков от Лейва. Снова шагнул к двери.
Альмод прислонился к косяку, скрестив руки на груди. Эрик встретился с ним взглядом:
— Выпусти. Хочу побыть один.
Тот помедлил, и Эрик добавил
— Не бойся, не сбегу и не… — он хмыкнул. — Много чести.
Он и вправду хотел побыть один, но вскоре стало ясно, что деваться в Солнечном некуда. Не было здесь места, не навевавшего воспоминания. Вот под этой вербой они поцеловались в первый раз — тогда, как и сейчас, на ветках висели пушистые сережки. Только тогда сквозь ветви слепили глаза солнечные блики, а сейчас едва просвечивал месяц. А вон на той поляне Лейв учил первогодков обращаться с огнем так, чтобы не навредить ни себе, ни другим. Вон тот сеновал… роща… река…
Ему не было здесь места, и ничего с этим не поделать.
Когда Эрик вернулся, на резных перильцах крыльца, разглядывая звезды, сидела Ингрид. Когда он шагнул на ступеньки, зажгла светлячок.
— Разомнемся?
Эрик помедлил. Шевелиться — тем более махать мечом — не хотелось совершенно. Хотелось рухнуть лицом в подушку и увлеченно и вдохновенно жалеть себя, несчастного, всеми преданного, никому не нужного, и…
Так ли уж никому?
Он поднялся на крыльцо.
— Давай.
Но, вместо того, чтобы отойти в сторону, шагнул ближе как раз тогда, когда она спрыгнула с перил — заставить потерять равновесие и пошатнуться, подхватить за талию, вроде бы поддерживая, наклониться к губам, а дальше — как получится. В конце концов, ее намеки были более чем откровенными. Только все пошло не так с самого начала. Отшатываться Ингрид и не собиралась, ладони жестко легли на грудь, отталкивая, так что это он едва не потерял равновесие, вынужденный отступить на шаг. Хорошо хоть, мимо ступеньки не промахнулся, а то бы точно полетел кубарем.
— Ты мне нравишься, — сказала Ингрид. — Очень нравишься. Но сейчас ты хотел не меня, а забыть ее. Поэтому — нет.
Эрик отступил еще на шаг, невесело рассмеялся.
— Удивительно, насколько всем есть дело до… — осекся. — Прости. И спасибо.
Смотреть ей в глаза оказалось трудно, но и отводить взгляд не годилось. И он действительно был благодарен, что ей хватило мудрости на них обоих. Наутро объяснение вышло бы очень неловким.
Ингрид едва заметно кивнула.
— Предложение размяться еще в силе. Пока окончательно не стемнело.
— Спасибо, — повторил он. — Давай.
Это куда полезней, чем жалеть себя. А вот Ингрид жалеть его не стала — после того, как клинок второй раз остановился на волоске от шеи Эрику пришлось выкинуть из головы все горестные мысли и защищаться из всех сил. До тех пор, пока из дверей не высунулся Фроди и не загнал их спать. Уснуть, правда, все равно удалось не сразу — но все же удалось.
Чтобы ни свет ни заря проснуться от ругани Альмода, велевшего собираться немедленно. Как и хотел Первый, их все-таки застиг Зов.
Глава 19
В этом мире солнце казалось солнцем, небо — небом. Зеленые холмы до самого горизонта, запах молодой, еще не прибитой пылью и не выжженой солнцем травы. И стремительные крылатые тени, при виде которых Альмод присвистнул.
— Ну надо же. А я думал, командир тогда все-таки приврал.
