Барабанщики прекратили бить только тогда, когда носильщики первосвященника опустили паланкин. Хор умолк, и никто не произнес ни слова, когда одинокий носильщик поспешил открыть дверь закрытого паланкина.
Молодой человек, светловолосый и красивый, в черном бархате, вынырнул из открытой двери, прижимая к груди книгу в кожаном переплете. Нона спросила себя: неужели священники и судьи даже в Необходимость носят с собой книгу, которая говорит им, что делать?
Первосвященник Джейкоб последовал за ним после почтительной паузы, маленький человечек, почти поглощенный своим парадным облачением — мантией с глубокими пурпурными складками, украшенной золотыми нитями, которые утяжеляли ее и не давали взлететь под порывами ветра. Короткие седые волосы выбивались из-под черного головного убора, спиралью поднимавшегося вверх. Он стоял в тридцати ярдах от Ноны, освещенный мерцающими огоньками, но все равно в этом человеке было что-то знакомое. Что-то такое, что заставило ее скривить губы.
Первосвященник зорко огляделся, не обращая внимания на протянутую носильщиком руку, которая должна была помочь ему спуститься. Помощник достал из паланкина длинный прямой посох, на пару футов выше него и сделанный из такого темного дерева, что мог бы быть черным, с золотым тиснением на конце — переплетшиеся альфа и омега Предка. Первосвященник взял посох и неодобрительно оглядел комитет по встрече.
Сестра Нож приблизилась с поклоном. Опустив глаза, она указала на ступеньки, где ждала настоятельница. Настоятельница стояла рядом не с Сестрами Яблоко и Сало, как это часто бывало раньше, а с Сестрой Колесо и Сестрой Роза из санатория, чьи воронкообразные головные уборы теперь, казалось, свидетельствовали о каком-то церковном старшинстве.
Поняв намек, первосвященник подошел к настоятельнице. Он шел, заметно прихрамывая, опираясь на посох. Позади него четверо архонтов спешились, и носильщики начали вынимать багаж из паланкина.
— Первосвященник Джейкоб! Добро пожаловать в Сладкое Милосердие. — Настоятельница Стекло кивнула в сторону хора, чтобы начать реквием.
Первосвященник поднял руку, опережая их.
— Этот визит не из тех, которые я совершаю с радостью. Если вы присоединитесь ко мне, настоятельница... — Он поманил ее к себе.
— Я его знаю... — Нона не собиралась произносить эти слова, но шепот вырвался из нее.
— Не знаешь! — прошипела Генна справа от нее. — Это Первосвященник Джейкоб, глава веры. Не какой-нибудь бродячий проповедник, которого могла бы увидеть крестьянка.
— Настоятельница? — Первосвященник снова поманил ее к себе.
Настоятельница Стекло поджала губы, глядя на двух носильщиков, выходивших из паланкина и несших на веревочных ручках ящик с железными углами. Со вздохом она спустилась, сопровождаемая Колесом и Розой и присоединилась к первосвященнику, стоявшему перед костровой ямой.
— И девочка. — Первосвященник Джейкоб окинул взглядом линию Красного Класса, в его глазах горел огонь. Свет и тень сделали его лицо похожим на череп. И теперь Нона узнала его. Человек из воспоминаний Гессы. Человек, который забил до смерти Четыре-ноги.
Настоятельница с недоумением посмотрела на него:
— Какая дев...
— Не надо, — сказал первосвященник.
— Нона! — Настоятельница Стекло помахала ей рукой, и Нона, не думая о побеге, подошла к ней. Она бросила прищуренный взгляд на первосвященника, встретила его бледные глаза и заметила в них удивление. На мгновение она представила себе, как прыгает и вцепляется ему в горло. Эта картина ей понравилась.
— Это и есть послушница? — спросил он, когда она подошла ближе.
Настоятельница кивнула:
— Слишком маленькая, чтобы привести первосвященника и всех четырех архонтов по такой крутой и извилистой тропе, не так ли?
— Ты поступила не очень хорошо, Шелла. — Первосвященник нахмурился. За его спиной носильщики открыли ящик и начали вынимать оттуда что-то тяжелое и лязгающее.
— Разве это необходимо, Джейкоб? — Настоятельница Стекло с отвращением взглянула на ящик.
— Неужели ты действительно не понимаешь, кто такой Туран Таксис? — Первосвященник Джейкоб покачал головой. — Я думал, ты умна, Шелла, даже хитра. Это не имеет... никакого смысла. — Он махнул рукой, и носильщики шагнули вперед с тяжелыми железными колодками в руках, волоча за собой длинные цепи. — Настоятельница Стекло, послушница Нона, вы обе должны быть помещены под церковный арест до суда на рассвете.
Тот, что покрупнее, открыл железную колодку, которую держал в руках, и шагнул вперед, чтобы надеть ее на голову настоятельницы. Нона услышала позади себя вздохи и крики. Другой мужчина шагнул к ней, и она попятилась.
— Пусть он это сделает, дорогая Нона. — Настоятельница Стекло улыбнулась и поморщилась, когда тяжесть колодки легла ей на плечи. — Первосвященник сказал свое слово. Предок присмотрит за нами.
Нона заставила себя остановиться. Ей было все равно, наблюдает за ней Предок или нет, но она знала, что настоятельница стоит перед ней смиренная и закованная в цепи, потому что вытащила ее из самой тени виселицы за несколько мгновений до того, как они попытались накинуть ей на шею веревку. Нона не понимала, почему настоятельница так поступила, но понимала, что она в долгу перед ней.
— Я снова убью его. — Нона стояла прямо, когда колодка опустилось на нее. — Я убью его брата и его отца, если они думают, что это правильно.
— Она сама себя осуждает. — Первосвященник развел руками. — Нам вообще нужен суд?
— Она еще ребенок, Джейкоб. — Настоятельница, спотыкаясь, шагнула к нему, лицо ее было напряжено.
Когда тяжесть легла на Нону, ее ноги подкосились, и она упала на колени на камень. Один носильщик поддерживал ее, в то время как другой пытался закрепить колодку, чтобы та охватила ее шею и оба запястья. Потребовалось использовать гаечный ключ, чтобы затянуть колодку настолько, чтобы ее руки просто не выскользнули.
— Откажись от нее сейчас же, и, возможно, для тебя еще найдется место в церкви, Шелла. Это не похоже на тебя — сентиментально относиться к ребенку. И почему этот ребенок?
— Меня зовут Стекло. Мы устроим суд и посмотрим, чего стоит это имя.
Первосвященник вздохнул. Он снял шляпу, пригладил волосы и поправил их, прежде чем ветер успел испортить его работу.
— Отведите их в карцер.
И вот, пока монастырь наблюдал за происходящим, а приветственная трапеза остывала на длинных столах, Настоятельницу Стекло и Нону увели дожидаться суда. Нона посмотрела на своих одноклассников, когда она, шатаясь, прошла мимо, слегка поддерживаемая одним из церковных охранников. Некоторые отворачивались или смотрели себе под ноги, в том числе и Клера. Другие — смотрели в ужасе. Даже Арабелла Йотсис выглядела пораженной, хотя Нона не могла понять почему.
Сестра Яблоко должна была привести людей первосвященника к карцеру — в каждом монастыре имелся свой карцер, но его местоположение менялось от места к месту. Карцером Сладкого Милосердия была пещера в конце туннеля, который проходил мимо классной комнаты Тени. Сестра Яблоко провела их на сотню ярдов в глубь плато, высоко держа фонарь. Темнота — чем глубже, тем неохотнее — расступалась перед вторжением монахини. Они миновали с полдюжины перекрестков, где туннель раздваивался на меньшие или большие пути, и в конце концов коридор закончился в маленькой, почти сферическую пещере, где стены были сглажены водой, уже давно нашедшей более быстрое русло. Железные прутья перегораживали коридор и маленький вход в исчезнувший поток. Сестра Яблоко отперла дверь в решетке, и настоятельница вошла с таким достоинством, на какое только была способна. Стражи помогли войти Ноне. Сестра Яблоко заперла дверь.
— Я буду молиться за вас обоих. — Она слегка улыбнулась и пошла прочь, ведя за собой четырех гвардейцев. Она не оставила после себя ничего, кроме эха света своего фонаря, вскоре проглоченного ночью, такой древней, что она, казалось, никогда не покидала этих мест.
