— Она не выглядела очень расстроенной. — Голос Ноны удивил ее. Она не собиралась говорить, но темнота дает языку свободу — как маска или корона судьи.
— Яблоко — Серая Сестра, — сказала настоятельница. Нона услышала, как Стекло села. — У нее много личин, и она сама сказала бы тебе не доверять ни одной из них. Только помни, что она — твоя сестра, такая же верная тебе, как ты Предку.
— Что они с нами сделают? — спросила Нона. Земля была влажной, неровной и твердой, и в этом месте стоял стойкий запах канализации, возможно, напоминая о последней монахине или послушнице, посланной сюда, чтобы поразмыслить о своих грехах.
— Надеюсь, нас сочтут невиновными.
— А если нет?
— Ну что ж, тогда мы будем предметом церковного правосудия, которое, к сожалению, покоится на очень старых и довольно варварских законах. Мне отрежут язык и выпорют, а потом выгонят из монастыря. И тебя предадут смерти.
— О.
— Ты сама спросила. И ты была на ступеньках виселицы, когда я нашла тебя...
— Я думала, что вы любите лгать. — Нона пошевелила руками в ярме. Было больно.
— Я сказала, что ложь может быть очень полезной. Но даже дети заслуживают честности в темноте.
— Как?
— Как что?
— Как меня предадут смерти?
— А. — Настоятельница втянула в себя воздух. — В каждом монастыре свой обычай. Молчаливое Терпение и Целомудренная Преданность сжигают, но по-разному; Скала Джеррена предпочитает побивать камнями. Мы топим. Не в мое время, но говорят, что дно провала полно костей...
— Зачем вы мне все это рассказываете? — Может быть, Ноне было всего десять лет, но она знала, что взрослые должны утешать детей, даже если они могут предложить только ложное утешение.
— Чтобы завтра ты попридержала язычок и позволила мне сделать то, что нужно, без того, чтобы твой гнев закопал нас еще глубже.
При этих словах Нона прикусила губу и подтянула колени к груди, прислонив часть тяжести колодки к стене пещеры. Она молчала, казалось, целую вечность, вспоминая лица своих одноклассников, когда они смотрели, как ее уводят.
— Почему вы помогаете мне? — наконец спросила она.
Настоятельница Стекло долго молчала, а когда заговорила, то сказала только одно:
— Возможно, потому, что я действительно знаю, кто такой Туран Таксис.
Глава 16
Церковь-стражи вывели Нону и настоятельницу, щурящихся от дневного света, и повели их мимо скриптория и Зала Меча в Зал Сердца. Монахини и послушницы выстроились на последних пятидесяти ярдах перед ступенями и колоннами парадного входа в Зал Сердца. Сестры и старшие послушницы бормотали первую молитву Предка. Нона не знала этих слов наизусть, но слышала их достаточно, чтобы узнать, когда они были произнесены.
— Предок, следи за нашим путешествием. Предок, проведи нас в направлении от и в направлении к. Предок, помоги нам нести бремя наших лет и вечер...
— Разве так не говорят на похоронах? — спросила Нона, спотыкаясь и стараясь не отставать от настоятельницы.
— И при родах, Нона. И при родах.
Огромные двери из железного дерева вели в фойе, еще больше колонн поднималось к сводчатому потолку, пол был выложен черно-белой плиткой. Бронзовые двери, поменьше, открывались в зал с куполообразным потолком, где первосвященник восседал на возвышении в кресле, чья позолоченная спинка возвышалась над ним в виде свитков. Четыре архонта сидели у подножия возвышения, по двое с каждой стороны, каждый в пышном наряде и в кресле, едва ли менее впечатляющем, чем у первосвященника. Нона впервые рассмотрела архонтов, заметив в ночь их прибытия только их величие и символы должности. Толстый и бледный человек, седеющий, с глубоко посаженными глазами и влажными губами. Строгая старуха, темная как смоль, с бритой головой, с единственной золотой серьгой в ухе. Высокий и худощавый мужчина, моложе остальных, темноволосый, с выражением глубокой меланхолии на лице. Крепкий мужчина, излучавший вокруг себя беспокойную энергию, квадратная голова на толстой шее, половина лица покрыта старыми шрамами, как будто чья-то когтистая рука пыталась оторвать ему голову. Этот последний бросил быструю натянутую улыбку в конец зала — исчезнувшую так быстро, как будто ее никогда и не было.
Полдюжины помощников, некоторые с переплетенными в кожу томами законов, сопровождали архонтов; все, собравшиеся перед помостом, очевидно, были настолько погружены в различные невнятные разговоры, чтобы даже не заметили появление пленников. Сестры Колесо и Роза ждали возле возле близкой к двери области, огороженной короткой деревянной стеной, доходившей Ноне до груди. Церковь-стражи выстроились вдоль стен зала, по пять с каждой стороны.
Настоятельница Стекло первой вошла в ограду, Нона последовала за ней.
— Ты боишься, дитя мое? — спросила настоятельница, с трудом поворачивая голову и руки, чтобы взглянуть на Нону.
— Не знаю. — Нона знала, что ей должно быть страшно. Она боялась упасть, когда ступила на меч-путь. Боялась не земли внизу, а беспомощного падения. Она боялась потерять Сайду, когда повозка везла их в тюрьму. Но здесь, в кандалах, с ожидающим ее провалом, с черепами в черной воде, глядящими вверх в ожидании ее прибытия, ей еще предстояло найти место для страха. Это исходило от Раймела Таксиса, его поступков, его зла. Этот человек умрет от ее руки, и, если церковь поддержит его, она тоже станет ее врагом. Первосвященник, как она уже решила, заплатит за мула Гилджона больше кроны. — В основном я злюсь.
Настоятельница Стекло моргнула, покачала головой и улыбнулась.
— Конечно, боишься, Нона. Как и я. — Она опустилась на одно колено, чтобы быть на одном уровне с Ноной. Несколько прядей седых волос выбились из-под головного убора, на лбу выступили капельки пота. — Ты знаешь, почему это место называют Залом Сердца?
Нона покачала головой.
— Он назван в честь корабль-сердца, которое хранится в пещере далеко под нашими ногами. Тепло для бани и спален идет оттуда, трубы тянутся вниз, достаточно близко к корабль-сердцу, чтобы нагреть масло...
Нона позволила настоятельнице успокоиться, рассказывая свои истории, и вместо этого посмотрела на свои запястья, удерживаемые колодкой на уровне плеч. Железные зажимы впились в кожу, оставив под ней влажную красную плоть, пальцы наверху онемели и едва реагировали, когда она пыталась ими шевельнуть. Если ее бросят в воду все еще в колодке, она утонет и исчезнет. Даже без колодки она утонет, если только плавание не окажется чем-то легким, чему можно научиться в спешке. Но такой железный груз... неужели они отбросят его так же легко, как и ее жизнь? Или удалят для последующего использования? Это будет ее шанс.
— ...взял его с корабля, который доставил наших предков из тьмы над небом. Ты знала об этом, Нона?
— Нет. — Нона оторвалась от осмотра ран на запястьях и посмотрела на настоятельницу. — Они скоро начнут?
— Достаточно скоро. Нет ничего, что церковный суд любит больше, чем отсрочки и дебаты, но у меня такое чувство, что наш первосвященник очень хочет отправиться в путь. Должно быть, у него срочная встреча в Истине. Или, возможно, он беспокоится, что другие стороны могут проявить интерес к процессу, если у них будет достаточно времени, чтобы узнать о нем. У меня есть друзья в суде.
Как будто услышав ее через всю комнату и сквозь приливы и отливы болтовни архонтов, первосвященник встал, резко опустив пяту своего посоха на помост.
— Я, Первосвященник святой церкви Джейкоб, объявляю внеочередное заседание суда Предка открытым. — Он кивнул помощнице, сидевшей слева от него, склонившейся над большим открытым свитком с пером в руке. Женщина начала писать.
— Со мною вместе на суде присутствуют четверо архонтов веры. Архонт Невис принес тяжесть геранта. — Толстяк склонил голову, глубоко посаженные глаза блеснули на бледном лице. Если не считать его талии, он не показался Ноне особенно крупным мужчиной, уж точно не крови геранта. — Архонт Анаста принесла быстроту и точность хунска. — Старуха кивнула, дневной свет блеснул на лысом темном куполе ее черепа, одинокая серьга покачнулась. — Архонт Фило принес тайну и прозрение марджала. — Высокий человек не подал виду, что услышал его, разве что печаль на его узком лице стала еще глубже. — Архонт Краттон принес направление и равновесие квантала. — Последний архонт наклонил голову, шрамы на левой стороне его лица побагровели в лучах утреннего солнца, косо падавшего из узких окон. Он сжал перед собой кулаки. Нона представила себе, что эти руки могут раздавить камни, оставляя только порошок.
