Оден хмурится, все еще не понимая.
— Смерть — это тоже энергия... если правильно убить.
— Правильно — это как?
— Медленно, — я не знала, следует ли говорить ему, но почему бы и нет? — Чаще всего просто хоронят. Живыми.
Они накормили поле, а мне оставили откуп. И я готова его принять.
— Правда, ты не хочешь? — я протянула кувшин Одену, искренне надеясь, что тот откажется. Сливок мало, а Одена много.
— Пей, — он поднял кусок мяса и, обнюхав со всех сторон, счел достаточно безопасным, чтобы отправить в рот.
Что ж, у каждого свои привычки.
И прижав к груди драгоценный кувшинчик, я отошла подальше. Следовало признать, что жизнь налаживалась...
Виттару нравилось наблюдать за тем, как она печатает.
Руки Торхилд парили над клавишами печатного шара, тонкие бледные пальцы замирали на долю мгновенья, а затем касались клавиш, легко, словно бы невзначай. И машинка щелкала, выбрасывая длинную спицу литерного рычага, оставляя на белой бумаге отпечаток.
Медленно поворачивался держатель, протаскивая лист под каблучками букв.
А Торхилд, изредка отвлекаясь, почесывала кончик носа ноготком. И забывала, что надо бояться.
Две недели прошло, а она все еще вздрагивает от малейшего шороха. И по мере приближения ночи начинает все чаще оглядываться на дверь, замирает то и дело, вслушиваясь в то, что твориться по ту сторону. Из комнат его не выходит.
Виттар в целом не против, но очевидно, что если так будет продолжаться и дальше, ее страх ее сожрет.
— Прошу прощения, — Тора убрала руки под стол, и лист в капкане бумагодержателя замер. — Мне... кажется, что формулировка здесь... не самая удачная.
Она бледнеет от собственной смелости, но продолжает.
— «Зряшняя трата денег» — это как-то... чересчур просто.
— А как нужно?
Прямого его взгляда Торхилд избегает, как и взглядов вовсе. В его присутствии она старается вести себя как можно тише, незаметней. В его отсутствие... Виттару не нравится отсутствовать долго.
— Возможно... «нецелесообразный расход финансов». И мне не кажется, что в деловом письме уместно использовать выражение «несказанная тупость».
— Тогда не используй. Замени чем-нибудь. На твое усмотрение.
Торхилд растерялась.
— Но вы... вы же... проверите?
Она отчаянно боится поступить неправильно. И вернуться к себе, не веря, что теперь уже безопасно.
Вообще за дверь выглянуть.
— Конечно, проверю.
Позже.
Да и получается у нее куда как лучше. Виттар не слишком-то ладил с печатным шаром, вечно промахивался мимо нужной клавиши, или забывал передвинуть лист, печатая строку на строку, или просто, теряя терпение, бил слишком сильно, в результате чего механизм выходил из строя.
А девочка чувствует себя нужной.
Только вот не будет же она остаток жизни перепечаткой бумаг заниматься? И если Тора не способна решиться сама, Виттару придется помочь.
— Тора... — она обернулась. — Сегодня вечером мы идем в театр.
В лиловых глазах откровенный ужас.
— Так надо. Я хочу, чтобы ты кое на кого взглянула.
И объяснила, чем же вызван столь искренний интерес Лунного Железа. Атрум уже третье предложение делает, всякий раз повышая цену.
— Но... я не могу, — она с облегчением выдохнула, подобрав вескую по ее мнению причину. — Меня не пустят.
— Со мной — пустят. Платье скоро доставят, нужно, чтобы ты померила, — ей к лицу будет темно-лиловая тафта, переливчатая, как александрит на срезе. — Не нужно бояться.
Она верит и не верит, но все равно подчинится.
— Поэтому заканчивай с письмом. Тебе еще красоту наводить...
— Да, райгрэ.
Теперь ее руки — две птицы, пойманные в силки. Мечутся, силясь вырваться на свободу. И нервно звенят механические струны.
Виттар вышел, прикрыв за собой дверь: пусть успокоится. За пару часов с мыслью о выходе свыкнется, а довести себя до нервного истощения не успеет. Там, глядишь, и поймет, что прятаться больше не от кого.
В комнате с гобеленом все по-прежнему: ночь, затянувшаяся на четыре с половиной года, одинокая свеча в бронзовой подставке, кресло и гобелен.
Две золотых нити.
Все еще две.
И Виттар, разглядывая вторую, вновь убеждается: та стала ярче.
Оден жив.
Он там, за Перевалом. И Крайт, пытаясь получить прощение, вычерчивает новые и новые схемы, которые будет пробовать, доводя себя до грани. А Виттар не остановит: щенок должен научиться принимать решения. И отвечать за свои поступки.
Виттар когтем снял нагар со свечи, и желтоватый венчик пламени потянулся ввысь.
— Наверное, я и вправду почти взбесился, — он и раньше разговаривал с гобеленом, когда на душе становилось особо муторно. — А стая просто заразилась. Иначе как объяснить?
Ему не ответят, но порой слова, произнесенные вслух, помогали разобраться в проблеме.
Как две недели тому.
Визит Ртути, закончившийся плачевно. Торхилд, не посмевшая попросить о помощи, и чудом только ее из дому не вывели. Лунное Железо не допустит подобной оплошности, а в городе легко потерять след.
Ее рассказ, когда действительно захотелось рявкнуть, чтобы заткнулась и не смела лгать.
И понимание — не лжет.
Каждое слово, произнесенное тихим равнодушным тоном, правдиво. И ее тело — лучшее тому доказательство. Синяки. Ссадины. Нервная дрожь. И готовность исполнить любой, самый безумный приказ. Она перестала считать себя человеком. И только в полусне — на измотанную коньяк подействовал сразу — хваталась за его руки, умоляя не уходить.
Пришлось.
И оставить ее, заперев дверь. И спуститься вниз, сдерживая клокочущую ярость. И сказать, что отправил девчонку отдыхать, что не надо ее беспокоить сегодня.
В ее комнату Виттар забрался по широкому карнизу — на пороге не должно было остаться его запаха. И уже устроившись на подоконнике, понял, что о запахе можно было не беспокоиться. Действительно, пахло лимонами, едко, терпко, почти невыносимо.
Ждать пришлось недолго.
Он и вправду услышал скрип — паркет в доме был старым, с привычкой брюзжать по любому поводу. И дверь открылась, впуская тени.
Трое.
Двоих Виттар еще готов был увидеть в этой комнате, но третий... и ярость сменилась горечью. Тяжело разочаровываться в людях.
Аргейм в последний момент что-то почувствовал и отступил к двери.
— Стоять, — мягко попросил Виттар.
Стояли. Ждали, пока он зажжет свечи. И не спешили заговаривать, что хорошо: попытайся кто-нибудь произнести хоть слово, Виттар сорвался бы.
— И что вы здесь делаете? — он пересаживал пламя со свечи на свечу, пока свечи не закончились.
