И тут она поняла, откуда эта усталость. Вовсе не от заседания суда или бесконечно долгого дня. Она безнадежно влюблена в Хейке. Но ему все равно. Она просто-напросто опозорилась. Хейке хотел научить ее женской сдержанности и стыдливости. А она думала только о том, как совратить парня.
А если ему не понравилось? Если он считает ее навязчивой? Она начинала понимать, что Хейке должен прийти к ней сам. А она ведет себя слишком активно. Ей так хотелось получить его! Ей надо выбросить его из головы, из сердца. Им ждать еще целый год. Да нет, больше. Он сказал — пока ей не исполнится восемнадцать. Так что терзать себя несбыточными мечтами?
«Думай лучше о своем будущем, Винга! — приказала она сама себе. — Об Элистранде, о борьбе за свое родовое гнездо!»
Сразу стало легче. Она словно освободилась от лишней тяжести.
Вот они и добрались. Хейке отпер дом прекрасного, но небольшого дома. Потом отнес девушку в ее комнату, помог раздеться.
Винга открыла глаза. Хейке сразу собрался, чтобы противостоять ее очарованию. Но Винга и не думала его соблазнять.
— Спасибо, Хейке! Спокойной тебе ночи! Казалось, юноша должен был обрадоваться. Но ему стало горько.
— Что ж? Ты не собираешься заманивать меня в свои сети? Не хочешь, чтобы я встал перед тобой на колени?
Повернувшись, она взглянула на него своими честными, серьезными глазами.
— Нет, — только и сказала она. — У меня нет никакого желания. Пойми, это не кокетство. Я понимаю теперь, как на это реагируют другие.
Она повернулась к стене, собираясь заснуть.
Хейке еще никогда не чувствовал себя таким опустошенным. Ни разу за всю свою жизнь!
На следующий день наступил черед Сёренсена допрашивать Вингу. Напомним, что он защищался сам.
— В то время тебе исполнилось двенадцать, — начал он, растягивая слова. Он намеренно произнес двенадцать, а не тринадцать. Двенадцать — совсем детский возраст.
— Да, примерно, — отвечала Винга.
— И многое ли ты помнишь о том времени?
— Смотря что вы имеете в виду. Вам, наверно, будет совсем неинтересно слушать о котятах Потифаре и Потиморе, о трехлетнем соседском мальчишке, что вечно писался в штаны?
Зрители прыснули. Сёренсен побагровел от злости. Председатель суда постучал молоточком.
— Ты помнишь Анну Пешдаттер?
— Конечно!
— Как долго она работала у вас в Элистранде?
— Столько, сколько я себя помню!
— То есть очень долго?
— Да.
— Ей нравилось у вас?
— Думаю, да. — Винге показалось, что Сёренсен задал глупый вопрос. Просто пристает по пустякам.
— Так можно сказать, она хорошо относилась к вашей семье?
— Естественно.
— И она могла бы на все пойти ради вас?
— Не сомневаюсь.
— Что ж, это все.
«Черт», — одновременно подумали Менгер и Хейке. Смысл, во всяком случае, был именно таким.
А Винга не заметила, как оплошала. Ей хотелось говорить о людях только хорошее, особенно о верных работниках Элистранда. В этом заключалась ее ошибка.
Пока Сёренсен не заговорил снова, она ни о чем не подозревала. А он подчеркнул, что после заявления Винги показания Анны Пешдаттер потеряли свою достоверность и могут быть вычеркнуты из протокола заседания. Большинство судей были согласны.
Сёренсен не желал задавать Винге вопросов. Она помогла ему отвести от себя самые серьезные обвинения.
Но Менгер и не думал сдаваться! Он вызвал следующего свидетеля, доктора Юлиуссена.
Наверху, на галерее, снова кто-то завозился. Снивель был на своем обычном месте. Он хотел скрыться от людских глаз. За углом стояла готовая тронуться в путь карета. Сначала он не хотел было приходить в суд, вчерашний день оставил слишком неприятные воспоминания. Но ему необходимо было в точности знать, что происходит, чтобы при случае вмешаться и снова отложить судебное заседание.
Ответы Винги отразились на широком, как полная луна, лице довольной улыбкой. Нет, лицо Снивеля напоминало скорее огромную грушу.
Он снова прикрыл глаза. Что это еще за доктор Юлиуссен?
Этот доктор ходил за больными родителями Винги. Они умерли у него на руках.
Доктор рассказал, что первым умер Вемунд Тарк. Он мучился страшными приступами удушающего кашля. Все произошло очень быстро. К счастью для него. Чем дольше больной жил, тем больше мучился.
Менгер спросил:
— А адвокат Сёренсен приезжал к больному в последнюю неделю жизни?
Доктор взглянул на адвоката. С каким желанием он был бы сейчас далеко-далеко отсюда… Сёренсен достал большой носовой платок.
Доктор был терпелив. Он ждал, пока Сёренсен не прочистит нос. Процедура длилась долго. Потом Сёренсен начал промокать платком лицо, в чем не было никакой необходимости. В конце концов ему пришлось оставить платок в покое.
— Да. Я видел его. У этого человека хорошо запоминающаяся внешность. Да, он был там. Выражал соболезнования.
— Что? Он приехал туда после смерти Тарка?
— Да.
— Объяснитесь, адвокат Сёренсен.
— Естественно. Это мой долг. Я приехал выразить соболезнования вдове покойного, — с некоторым раздражением отвечал тот.
— Но вы не упоминали об этом визите.
— Я просто забыл. Это верно. Я действительно был там, у тела Тарка. Мы много лет дружили.
— Что ж, спасибо, — Менгер снова обратился к доктору Юлиуссену: — Доктор, а много народа умерло от эпидемии?
— В Гростенсхольмском согне умерли многие. В Элистранде — три работника и члены их семей.
— А фру Элисабет Тарк?
— Нет.
— Нет?
— Я сейчас объясню. Фру Элисабет Тарк была из рода Людей Льда. А члены этого рода редко умирают от болезни. Иногда такое случалось, конечно, но крайне редко.
— Так отчего же умерла фру Тарк?
— Тогда я считал, что ее болезнь протекала очень странно. В последние годы я много думал об этом. Тут что-то не так. А несколько месяцев назад ко мне обратился пациент с точно такими же симптомами. Он тоже умер. Этот пациент был отравлен. Отраву ему подмешали в суп.
— Вы считаете, что фру Тарк тоже отравили?
— Я в этом уверен! В тот раз я сомневался из-за кашля…
— Когда фру Тарк умерла?
— Через два дня после мужа. Смерть ее была быстрой и очень мучительной.
С места Винги послышалось едва сдерживаемые рыдания. Хейке обнял девушку. Она положила голову на плечо Хейке, потерлась щекой об его руку. Как важна была ей сейчас близость человека, разделявшего ее горе!
Вопросы продолжались:
— Когда именно приезжал адвокат Сёренсен? Сёренсен вскочил с места:
— Протест! В чем вы меня еще хотите обвинить?
Председатель заколебался. Он взглянул на галерею, открыл было рот, но так и не успел ничего сказать. Сельский судья отклонил протест.
Председатель больше не осмеливался смотреть на галерею.
