Гнилая вонь оглушила его.
Остановившись посреди темноты, он долго моргал, пытаясь протолкнуть в легкие зараженный смрадом воздух. У него получилось это прежде, чем желание выпрыгнуть наружу стало непереносимым. Тогда же он пообвыкшимися в темноте глазами увидел старика, завернутого в плащ из лисьих шкур. Свалявшиеся грязно-серые лохмы бороды и волос ниспадали на рыжий мех воротника. В углу землянки громоздилась бесформенная куча шкур, источавшая гнилой смрад.
Старик, сложив руки на коленях, сидел прямо на земляном полу и спокойно смотрел на Топорика. Впрочем, сказать «смотрел» было бы неправильно. Глаза старика, закрытые бельмами, оставались неподвижны и слепы.
– Мир… дому сему… – выговорил Топорик, сам удивившись, как странно прозвучали его слова в этой вонючей норе.
– Мир и тебе, незнакомец, если ты честный христианин, – ответил старик голосом надтреснутым и будто отсыревшим, как у человека, не привыкшего часто и помногу говорить.
– Спаситель наш Иисус Христос да пребудет с тобой, – успокоил его мальчик. – Там… – Он указал на закрытый ветвями лаз и спохватился, что старик его жеста не увидит. – В лесу… там… их так много, и они…
– Что бы ни случилось, – ровно проговорил старик, – нам остается лишь уповать на милость Божию, денно и нощно молиться о спасении заблудших душ. Благодать Божия бесконечна.
«Отшельник», – понял Янас.
– А теперь уходи, добрый человек, – сказал старик, чуть кивнув, – я дал обет Господу бежать общения с миром, все свое время посвящая бдению в молитвах.
Топорик попятился к выходу, но снаружи донесся до него командный выкрик. И очень близко зашуршали, затрещали ломаемые ветви кустарника. Старик дрогнул. И мальчику показалось, что смрадная куча в углу слегка шевельнулась.
– Баска! – отрывисто сказал вдруг старик.
Куча раздвинулась, открыв бледное лицо с темными, почти синими губами.
– Сюда, мальчик! Прячься.
Янаса замутило при мысли о том, чтобы хоть на шаг приблизиться к шкурам.
– Скорее! – простонал тот, под шкурами. – Красные не любят шутить… Сам погибнешь и меня погубишь… Скорее!
Янас, обогнув старика, сделал несколько шагов вперед. Под шкурами запах был такой сильный, что обжигало изнутри нос. Тяжелые, сырые, невыделанные шкуры, с внутренней стороны покрытые ошметьями мяса, давно начавшего разлагаться, давили сильнее могильной земли. Топорик, прижимая к груди завернутый в плащ мешок, судорожно закашлялся – и горячая рука закрыла ему рот.
Снаружи доносились гулкие звуки. Кто-то что-то говорил, затем послышался быстрый шорох, несколько тупых ударов… затем жалобно вскрикнул отшельник. Две последующие минуты прошли в тишине. Больше Янас выдержать не мог.
Оттолкнув руку, он вывалился из-под шкур. Его вырвало несколько раз подряд. Отирая губы, он вскинул голову и увидел старика, медленно поднимавшегося с земляного пола. Он помог старику усесться.
– Голос у тебя молодой, – глухо сказал старик и плюнул кровью, – а руки сильные… Выгляни-ка…
Ветви, закрывавшие вход, были развалены. Топорик высунулся по плечи на чистый воздух, глубоко дыша, осмотрелся. Рядом никого не было. Внизу, довольно далеко, шагах в трехстах, раздался громкий древесный треск, с шумом взметнулась птичья стая. Топорик поспешно нырнул обратно в землянку.
– Ушли, – сказал он, а старик снова позвал:
– Баска!
Зашелестели шкуры. К старику выполз человек, худощавый и длинноногий, в одном исподнем, донельзя испачканном в грязи и крови. Правая рука его была обмотана тряпкой – от локтя до самых пальцев; пропитанные кровью повязки утолщали обе ноги ниже колена. Глубокие окровавленные ссадины виднелись в разодранной до живота рубахе. Шапка черных курчавых волос свалялась птичьим разоренным гнездом, в обоих ушах подрагивали крупные медные кольца. Горбоносое бледное лицо было искажено гримасой боли и смертельной усталости.
– Попить… – попросил горбоносый Баска. – Ради бога, попить…
Топорик порылся в мешке, протянул ему вывезенную с заставы Балбрака маленькую фляжку из рыбьего пузыря. Баска опорожнил фляжку двумя длинными глотками, перевел дыхание и посмотрел на мальчика.
– Посиди у входа, – сказал он. – А я подышу. Не могу больше под этими шкурами… выворачивает всего…
– Они вернутся? – испугался Топорик.
– Сегодня они приходили уже трижды. А солнце еще не начало клониться к закату. Если бы не святой отец, меня давно не было бы в живых. Господи, когда бы я знал, что все так выйдет, я бы и не пытался бежать. Пусть бы меня лучше повесили прямо там, в лагере!
– Они ищут тебя?! – воскликнул мальчик.
– Не спастись, не спастись… – повторял Баска, бессильно мотая головой.
– Отчаяние, сын мой, тяжкий грех, – промолвил старик.
– Мне не спастись!
– Ты уже на пути к спасению, ибо ты покинул дьявольские легионы и ты каешься.
«О чем говорит старик? – подумал Топорик, с удивлением оглядывая Баску. – Дьявольские легионы… Неужели про Пелипа? Получается, этот Баска не так давно состоял в Братстве Красной Свободы? И бежал оттуда?»
Он опять выглянул из землянки. Лес шумел обычным шумом, только изредка вдалеке взлетали потревоженные птицы – группы людей прочесывали окрестности. Столько шума ради одного-единственного беглеца!
Или не его, не этого Баску, ищут Братья?
Над головой мальчика пролетел, пронзительно крича, дрозд. Топорика кольнуло предчувствие. Он взбежал по склону и, приложив ладонь ко лбу, осмотрел окрестности. По волнению птиц легко было догадаться, что Братья взяли косогор, где стояла землянка отшельника, в кольцо.
И это кольцо сужалось.
Внизу затрещали кусты. Топорик кубарем скатился к землянке, ворвался в нее и бросился к вонючим шкурам. Баска понял его без слов – он вполз следом, обнял мальчика раненой рукой и быстро надвинул на себя и на него шкуры – одну, другую.
Потянулись долгие минуты. Наконец кто-то забубнил в землянке. Кажется, два голоса… Нет, три… Разговор все длился, длился и закончился криком старика, прорвавшимся сквозь смрадную пелену:
– Баска!
Янас первым сбросил с себя шкуры, упал на земляной пол, жадно хватая ртом спертый воздух.
У освобожденного входа стояли… отец Матей и Николас. Янас едва не заплакал, когда увидел их. Слава богу!
Лицо проповедника было расцарапано, руки дрожали. Николас стоял прямо, только чуть склонив голову под низким потолком. В левой руке он держал свой мешок, в правой – меч. Капли крови стекали с сияющего лезвия. Старик-отшельник недвижно смотрел куда-то в сторону, мимо пришельцев.
