Може жестом поманил к себе человека с пращой. Тот быстро зарядил свое оружие свинцовой пулей. Два оборота пращи, и Може нырнул в дверь ближайшего дома, когда пуля просвистела над головой.
Как только он ворвался в дом, немедленно поднялся переполох: внутри оказалось целых три семьи с детьми и животными. Его схватили двое, небольшая собака принялась кусать за ноги. Он отшвырнул всех, но на него набросились другие — люди с улицы и все, кто был в доме. Он отбивался ногами, сопротивлялся, однако силы в этом крошечном замкнутом пространстве были неравны. Ноги начали подгибаться. Его держали уже пятеро мужчин, однако он не позволял опрокинуть себя на пол. Собака никак не унималась.
— Стойте!
Слово было греческое, но Може узнал голос — тот мальчик, Змееглаз.
Правда, никто не обратил на него никакого внимания.
— Остановитесь именем императора, правителя мира!
Змееглаз поднял руку, показывая какую-то медаль.
Греки заорали на юнца. Хотя Може не понимал смысла слов, он догадался, что они не желают отпускать такого буйного воина, опасаясь, что он может с ними расправиться.
— Если я уговорю их тебя отпустить, ты обещаешь не причинять им зла? — спросил Змееглаз.
— Клянусь, — сказал Може.
Змееглаз снова заговорил по-гречески. Три человека выпустили Може, один оттащил собаку. Однако двое из ватаги, которая утащила Аземара, продолжали его держать: дикого вида греки, один высокий и мускулистый, другой крепкий и приземистый.
Може не нарушил клятву, однако он обещал не причинять зла только тем, кто его отпустит. Он ударил высокого грека сбоку в колено, сломав кость как вязанку хвороста. Противник с криком упал, а Може двинул плечом в бок коротышку, тот завалился спиной на стул и с грохотом растянулся на полу. Он быстро вскочил, выхватив нож, однако Може успел подобрать стул и ринулся на противника, ткнув ножкой ему в глаз, отчего тот снова упал на пол. Идя к двери, Може наступил ему на горло.
Медаль Змееглаза и воинственность Може вогнали всех, кто был в доме, в ступор, воин вышел на улицу, и Змееглаз тут же последовал за ним.
— Остальные где-то близко, — сказал Може. — Есть ли место, где можно спрятаться от них?
— Да, — сказал Змееглаз, — ты можешь пойти вместе со мной во дворец.
— Нет, подозреваю, сейчас там для меня слишком опасно.
— Тогда пойдем в наш лагерь за стеной. Ты же наш собрат-северянин и могучий воин. Тебе будут там рады.
— Отлично, — сказал Може.
На данный момент это казалось самым разумным решением. В городе его уже заприметили. Теперь он не сможет напасть на Луиса в университете или во дворце. Значит, придется действовать хитростью, и мальчик, спасший его сегодня, очень даже пригодится.
— Веди меня в лагерь, — сказал Може, — я благодарю тебя за то, что ты спас меня от этих негодяев.
Змееглаз улыбнулся.
— Мы можем еще не раз помочь друг другу, — сказал он. — Иди за мной. Здесь греки не посмеют тебя тронуть.
Може обернулся на дом, откуда перепуганные обитатели наблюдали за его уходом. Он запомнил их лица, хотя и они, без сомнения, запомнили его. Может, вернуться и убить тех, кто на него набросился? Нет времени. Все равно его видели их товарищи.
Уже наступила ночь, и в некоторых дверях и окнах переулка светились огни. Тучи были похожи на саван, наброшенный на звезды и луну. Шагах в двадцати от ламп и свечей еще было хоть что-то видно, но за пределами светлых пятен стояла кромешная тьма. На улицах время от времени попадались прохожие. Проезжали солдаты с факелами. В некоторых окнах сидели проститутки — подальше или поближе к источнику света, в зависимости от того, хотели они подчеркнуть свою красоту или же скрыть возраст.
Може шел за Змееглазом к городской стене, радуясь наступлению темноты.
— Ты обеспокоен чем-то, друг, — спросил Змееглаз, когда они уже приближались к воротам.
— Это не твое дело, — сказал Може. — Думаю, в лагере мне стоит назваться другим именем. Тогда меня скорее примут за своего, и если Аземар выдаст меня, то найти меня будет труднее.
— Так как же тебя звать?
— Рагнар, — ответил Може. Это и было его настоящее имя, самое обычное.
— Я очень хочу тебе помочь, — сказал Змееглаз. — Для меня это такая честь. Позволь мне быть твоим другом. Я смогу найти твоего врага, я даже смогу убить его вместо тебя.
— Нет, — сказал Може, — это я должен сделать сам. Я хочу знать, что это тот самый человек, для меня вопрос чести убить его собственноручно. Я поклялся своему господину убить его, и я никому не позволю сделать это вместо меня.
— Но ты ведь все еще хочешь, чтобы я нашел его?
— Да. Университет по-прежнему самое подходящее место для начала поисков. Он когда-то был монахом, однако теперь монастыри для него закрыты.
— Как его зовут?
— Луис, схоластик Луис. Он здесь с женщиной, с благородной дамой. Возможно, они прибыли под чужими именами, хотя в этом я сомневаюсь. Для женщины из благородной семьи было бы позором скрывать свое происхождение.
— Давай я все разузнаю, — предложил Змееглаз.
— Я согласен. Но с чего бы тебе мне помогать?
— Я хочу, чтобы ты тоже оказал мне услугу, — признался Змееглаз.
Глава двадцать первая
Друг страх
Луис решил, что применит двойной подход, и первой составляющей будет страх.
Он начал с допроса чиновников из почтовой службы, с подчиненных Исайи. Он рисковал вызвать неудовольствие главы тайного сыска — что весьма чревато, — однако не желал больше терпеть от других. В Константинополе, понял он, либо ты толкаешь, либо толкают тебя.
Работа изматывала его. Он допросил множество людей, начиная с обычных курьеров и заканчивая закаленными мастерами шпионажа, которые в основном улыбались и, не стесняясь, пили его вино, пока он говорил. Допросы шли через пень-колоду, их полагалось вести, строго следуя дворцовому протоколу. Луис, по совету своего слуги-евнуха, заказал опахало своей официи и выучил пятиминутное официальное приветствие. Его посетителям тоже полагалось приносить опахала, соответствующие их рангу и положению, и в комнате стояло четыре кресла: для него, для посетителя ниже рангом и для посетителя выше рангом. Самое роскошное кресло, стоявшее рядом с ним, не занимал никто. Оно предназначалось для императора и без слов говорило посетителям, что следствие ведется в интересах правителя.
Поначалу никто ни в чем не признавался, и Луис утешал себя тем, что весь этот процесс затеян исключительно для того, чтобы, так сказать, обозначить свою территорию, показать двору, что он человек, с которым следует считаться. Затем, после месяца утомительных встреч, он вызвал к себе одного из дворцовых остиариев, церемониальных привратников, которым вручался список допущенных во дворец лиц, им же полагалось следить за верным соблюдением церемонии приветствия и представления.
