Мистер Кливер сказал:
— Майкл, мистер Хардрейкер рад познакомиться с тобой. Он хотел бы пожать тебе руку.
Конечно, прикоснуться к этой вялой желтой клешне, кокетливо торчащей из розового рукава, было не слишком приятно. Однако Майкл заново исполнился уверенности в себе. Его подвергли некоему испытанию, и результат явно удивил его новых друзей. Похоже, он даже сумел использовать против мистера Кливера четвертый дар! Майкл был в восторге. И поэтому он подошел к существу в инвалидной коляске, стараясь не замечать мертвых рыбьих глаз, наклонился и взял его за руку.
Это прикосновение едва не убило его.
Рука была ледяная, холоднее льда, холоднее того смертельного холода, от которого кожа примерзает к камням, а дыхание обращается в облачка игольчатых кристаллов. Холод пробежал по руке Майкла, проник в его тело, заставив мальчика застынуть, заледенеть, умереть, остановив кровь и забив жилы колючим льдом.
На миг самый его мозг начал неметь от холода, но в тот момент, когда дух Майкла стал уже проваливаться в сладостное небытие, живущая в нем сила взъярилась и встретила лед пламенем.
Вокруг все взорвалось, обратилось в оранжевый огненный вихрь, и из-за двери послышались визг и вопли. Майкл почувствовал, как вспыхнула на нем одежда, услышал, как вылетают окна и трещит лепнина на потолке. А потом он, как во сне, ощутил, что бурлящая внутри энергия приподняла его, заставив ноги оторваться от пола.
В этот миг наивысшего наслаждения он отпустил руку, за которую держался, и почувствовал, как энергия внутри его успокаивается. Его ноги снова оказались на полу, с легким сухим хрустом коснувшись обуглившихся половиц.
Существо в коляске не шелохнулось — только рука теперь лежала на штанине ладонью вверх, как огромный раздавленный паук. Собственная одежда Майкла посерела и дымилась. Он пару раз кашлянул — кашель гулким эхом раскатился по разоренной комнате. В окнах не осталось ни одного целого стекла. Портьеры тоже пропали. Стены были разукрашены черными пятнами гари с широкими желтыми каемками. От стульев с высокими спинками остались одни остовы, с которых свисали черные клочья ткани. Мистера Кливера, госпожи Соукрофт и мистера Комфри было нигде не видно.
Майкл подумал было, что спалил их всех дотла, но тут из коридора послышалось оханье и хриплый кашель.
Оправившись от приступа кашля, Ванесса Соукрофт помогла мистеру Кливеру и Полу Комфри отнести коляску обратно наверх, в комнату мистера Хардрейкера. Ее костюм, как и одежда обоих мужчин, изрядно обгорел. С рукой, висящей на почерневшей перевязи, госпожа Соукрофт представляла собой довольно жалкое зрелище. У Пола Комфри сильно тряслись руки, и мистер Кливер сурово отчитал его за то, что он шатает коляску; сам же мистер Кливер, который, похоже, пострадал меньше всех, тем не менее слегка прихрамывал, поднимаясь по лестнице, и сквернословил чаще обычного.
Майкл следовал за ним бодрым, пружинистым шагом.
После того как мистера Хардрейкера водворили обратно в его комнату, мистер Кливер и остальные разошлись умываться и искать, во что переодеться. Майкл остался в комнате с крестом. Он с рассеянным интересом разглядывал чертежи и наброски. Опознать Яму ему труда не составило, однако прорисовки изображений на кресте поставили его в тупик.
— Ну что, Майкл? — сказал ему вернувшийся мистер Кливер, переодетый в свежую рубашку и отмытый дочиста, но все еще хромающий. — Сегодня утром, когда ты ехал со мной сюда, думал ли ты, что способен на подобное?
— Нет. Нет, конечно. Но не думаю, что это все я сам. Это произошло как реакция на… на мистера Хардрейкера. Это было нечто вроде вызова. И если бы я не…
— И ты отреагировал просто великолепно! Ты совершенно застал нас врасплох. Конечно, мы ожидали чего-то подобного, но не настолько впечатляющего, иначе отошли бы подальше! Верно, Ванесса?
Он рассмеялся, но госпожа Соукрофт, которая только что вошла в комнату, даже не улыбнулась. Она опустилась на стул возле стола с крестом. Немного погодя Майкл с мистером Кливером тоже сели.
— Давай объясни ему, — сказала она.
— Я как раз собирался это сделать. Так вот, Майкл. — Мистер Кливер снова сделался серьезен. — Ты был совершенно прав относительно того, что мистер Хардрейкер приложил руку к этому маленькому инциденту, но дело совершенно не в том, что ты думаешь. На самом деле вы совершили это вместе, объединив ваши силы и его волю.
— Я использовал свою собственную энергию, чтобы отразить его! — возразил Майкл. — Он мною совсем не управлял!
— Управлял, управлял. А не то от нас с Ванессой остались бы только пятна гари на стенах той злосчастной гостиной. Мистер Хардрейкер отчасти защитил нас от неистовства твоего пламени. И более того — лишь благодаря его помощи ты сумел призвать такую силу.
Услышав это, Майкл насупился, и мистер Кливер добавил:
— Попробуй сделать это сейчас, если хочешь. Ты, конечно, сумеешь что-нибудь поджечь, но ничего настолько грандиозного, как тогда, не выйдет. Я вижу, тебя это огорчает, — напрасно. В тебе бурлит куда большая сила, чем во мне или в Ванессе, не говоря уже об остальных. Проблема лишь в том, что тебе пока не хватает воли, чтобы ею воспользоваться. А мистеру Хардрейкеру хватает. Ты просто вообразить не можешь, насколько у него могучая воля.
— Отчего же он тогда не применяет свои спецэффекты в одиночку? — осведомился Майкл.
Он тихо закипал: мысль о том, что этот жуткий старикашка попросту использовал его, была невыносима.
— А-а, этот вопрос затрагивает самый корень нашей проблемы. Это и твоя проблема, Майкл, так что постарайся выслушать меня спокойно.
Майкл глубоко вздохнул и поудобнее устроился на стуле.
— Все мы связаны между собой, — начал мистер Кливер, — потому что мы принадлежим дракону. Поначалу это делает нас счастливчиками, избранными, но в конце концов жизнь для нас превращается в подобие ада. Погляди на Джозефа Хардрейкера. Дракон призвал его еще подростком. В те времена, когда велосипеды были новомодной новинкой, а машин еще и не выдумали. Да-да, нашему Джозефу уже больше ста лет, и неизвестно, сколько он еще протянет таким живым мертвецом, прежде чем его сердце наконец перестанет биться. Он больше не двигается, не пьет и не ест — ему это не надо. Время для него уже ничего не значит, он уже весь выгорел, лишь единственный огонек неукротимой воли пылает в его мозгу. А хочешь ли знать отчего? Оттого, что Джозеф ушел туда, куда рано или поздно наши дары заведут нас всех.
— Мы становимся неподвижны, точно наш господин, — вставила Ванесса Соукрофт.
