Плохо знающие Тороя, приняли бы его действия за благотворительность. Остальные, впрочем, тоже. На самом же деле подобная чуткость волшебника была продиктована не более чем элементарной предосторожностью. Раз зеркало, которое украли кхалаи, принадлежало хозяйке «Перевёрнутой подковы», значит, очнувшись ото сна, трактирщица сможет хоть что-то о нём рассказать, ну, хотя бы, как оно к ней вообще попало. Где гарантия, что Торою не придётся вернуться в таверну за объяснениями? А раз так, то пусть уж к тому времени Клотильда всё-таки будет жива и не являет собой звенящую от холода глыбу льда.
Закончив укутывать трактирщицу, Торой поднялся наверх — пора будить ведьму и покидать город. Пока же Люция будет возиться с ребёнком, маг побывает на конюшне и выяснит — спят ли лошади в стойле. Скорее всего, именно так оно и окажется, но он до последнего уповал на удачу, очень уж не улыбалась волшебнику перспектива пробираться по глубоким сугробам пешком, таща на закорках Илана.
Однако прежде чем будить ведьму, надо было закончить ещё одно дело, о котором Люции вовсе не следовало знать. А уж, ради этого дела Торой мог поступиться даже ценными мгновениями… Ворох одежды, удерживаемый под мышкой, маг бросил прямо на пол и только Книгу Рогона предусмотрительно перепрятал во внутренний карман просторного плаща.
После этого волшебник поспешно проследовал в комнату, которую ещё несколько дней назад снял у Клотильды, ни сном, ни духом не догадываясь о грядущих событиях.
В номере было прибрано, видимо, новый постоялец так и не успел въехать. Маг, не снимая обуви, встал на заправленную стареньким покрывалом кровать, легко подпрыгнул и зацепился руками за широкую потолочную балку. Подтянулся одним сильным движением и сразу же увидел то, за чем пришёл.
Нож находился там, где и был оставлен несколько дней назад. Люция при всей своей хитрости не смогла найти это небольшое уродливое оружие — тайник в своей безыскусности оказался крайне надёжным. Там, где две широкие потолочные балки соединяла металлическая скоба, древесина рассохлась, образовав глубокую трещину. В эту-то трещину и уместился старинный нож в потёртых ножнах.
Торой спрятал невзрачное оружие за голенище сапога и подумал, что, если и была в его жизни бестолковая афера, принесшая наименьший результат, так это та самая сделка, заключённая два года назад со старым хитрым магом. Как напоминание о давней махинации остался уродливый нож, которому чародей пока не нашёл применения, да припрятанный в кладовых памяти горьковатый, почти осязаемый запах оницы…
Одним словом, когда волшебник вышел из номера обратно в мрачный коридор, то твёрдо решил, что не станет сейчас размышлять ни о старинном ноже, ни о белых цветах оницы, ни о рыжем локоне. Но разве можно не думать о том, о чём старательно сам себе запрещаешь?
* * *
— Волшебник, я знаю, ты можешь помочь… — дрогнувшим голосом шептал мужчина с молодым лицом и невыразимо древними глазами, — так помоги!
И эльф перегнулся через грубо сколоченный стол, стараясь приблизиться к собеседнику и заглянуть ему в глаза.
Торой сидел в уголке, возле стены. Лицо его терялось в тени, и на свету оставались только руки, то так, то эдак поворачивающие деревянную кружку с элем.
Маг сидел и думал о том, как похож зал этой портовой таверны, расположившейся у старого мола, на залы десятков, если не сотен, иных заведений в которых ему приходилось жить последние годы. Вот разве что столики здесь были как нельзя более удачно отгорожены друг от друга скамьями с высокими спинками. Благодаря этому посетители (а они, как вы понимаете, в портовых забегаловках самые разношёрстные) могли спокойно вести разговоры на самые туманные темы. Поэтому-то таверна под названием «Сирена» не пользовалась хорошей репутацией — о чём может договариваться сомнительная публика в такой располагающей ко всякого рода тёмным делишкам обстановке? Собственно, именно по этой же причине, в «Сирене» всегда было многолюдно.
И, именно тут, в прокуренном и пропахшем морской солью питейном зале, частенько можно было увидеть, как купцы, провозящие контрабандный товар, вполголоса торгуются с покупателями или как закутанный до самых глаз в бесформенный плащ посетитель о чём-то шепчется с дюжим матросом (рожа последнего, как правило, бандитская). Но происходящее рядом мало интересовало Тороя. Он сидел над кружкой эльфийского эля и безразлично смотрел, как догорает, истекая воском, свеча. Кстати, вместо подсвечников хозяин таверны наловчился применять бутылки из-под рома.
— Волшебник… — опасливо оглядываясь по сторонам, снова зашептал эльф. — У меня есть предложение, от которого ты не сможешь отказаться.
Низложенный маг с интересом посмотрел в древние, словно бушующий за стенами «Сирены» океан, глаза. На какой-то миг ему показалось, будто в них мелькнуло нечто вроде мольбы. Впрочем, это было лишь игрой воображения, усугублённой пляской теней. Потому-то Торой вновь безразлично пожал плечом.
Йонех нервно хрустнул суставами тонких пальцев, суетливо покрутил широкое серебряное кольцо, украшающее мизинец, и продолжил:
— Много лет назад брат передал мне старинную реликвию. Он вручил её со словами: «Когда само существование нашего рода окажется под угрозой — отдай эту вещь тому, кто сможет всё исправить». И вот, время пришло, хотя я всей душой надеялся не дожить до этого скорбного дня.
Торой в очередной раз поразился цветистости оборотов. Ну, надо же, род Йонеха, того и гляди, замкнётся на одном единственном наследнике — лефийце, а старейшина тем временем рассыпается в витиеватых сожалениях, расписывая своё бедственное положение. Всё-таки эти эльфы — странный народ.
Волшебник неопределённо повёл бровями:
— Йонех, давай без пафоса. И не пытайся меня разжалобить. Вдруг твоя реликвия и дилерма ломаного не стоит.
Эльф, уязвлённый в самое сердце, поджал губы, но, тем не менее, сказал:
— Это Рунический нож. И ценность его нельзя исчислить деньгами.
Торю стоило немалых усилий сохранить невозмутимость, однако он выстоял. Эльф, внимательно вглядывающийся в размытое потёмками лицо собеседника, кажется, даже удивился подобному хладнокровию. Во всяком случае, уважения в его взгляде прибавилось.
А молодой маг, по-прежнему невозмутимый, отхлебнул эля, посмотрел на тлеющую в бутылке свечу, пожевал губами и, наконец, спросил:
— Откуда же у твоего брата взялась этакая вещица?
Йонех тонко улыбнулся:
— Прости, волшебник, но это не твоё дело.
— Очень ошибаешься, — холодно заверил его Торой, — как раз моё. Совершенно не хочу получить бестолковую железку под видом древнейшей реликвии.