«Андреевский спуск, второй 13-й дом, в любую минуту».
И съезжая на красном мопеде по крутому и змеинообразному руслу Андреевского, Даша жутко хмурилась, думая:
«В любую минуту? Это что же, он там целыми днями сидит?»
Подразумевая: «Полной херней чувак мается, вместо того, чтоб мне позвонить!»
А вот странный адрес — «второй 13-й дом» — Дашу ничуть не смущал.
Андреевский недаром слыл в народе «чертовым спуском», будучи единственным из бесчисленных улиц Киева-града, чей порядок номеров шел не от центра, а к центру. А перевернутый отсчет, как и перевернутый крест, как «отче наш», прочитанное наоборот, — издавна почитались сатанинскими штучками.
Стоило ли удивляться, что в пределах 750 метров древнего и змеиного взвоза уместились и Старокиевская гора (где бдели ночами Трое), и стоявшая напротив «породившей город» горы — Андреевская церковь (в доме у подножья которой Миша Врубель написал своего первого «Демона»). И «Центръ старокiевскаго колдовства» (где передала Трем свою силу Киевица Кылына), и первая Лысая Гора Киевица…
И расположившиеся насупротив ее три 13-х дома!
В первом из них с 1906 по 1913 год жил Машин любимец — Миша Булгаков, а с 1991 проживал музей его имени.
Во втором же, куда и катила влюбленная Даша, поселилось недорогое кафе, значившееся под номером 13-Б.
И зайдя в него, поворошив пространство глазами, Чуб отчего-то сразу смекнула:
«Дело — полное „Б“».
Маленькая, практически пустая кафешка, с обшитыми деревом стенами не таила в себе Яна, поджидающего ее «в любую минуту».
«А вдруг он только Машу ждет?» — еще сильнее невзлюбила она бросившую ее подругу-предательницу.
Землепотрясная прошлась по залу, лавируя между дощатыми столиками. Дошла до окна, демонстрирующего ей профиль дома-музея Булгакова. Потопталась. Надулась, как шар. И совсем уж собралась уходить, провозгласив предательницу Машу заодно и обманщицей…
Как вдруг оглянулась.
За столом, мгновенье тому одиноко-пустым, сидел Ян.
Медноволосый. С собранным и угрюмым лицом.
— Вы искали меня? — Его рука, покоящаяся на темной столешнице, была украшена массивным серебряным перстнем.
— Ян! — Руки и плечи влюбленной подскочили от радости.
— Должен ли я вам напомнить, — сдерживающе холодно спросил Дашин Демон, — что я — Стоящий по левую руку. А вы — Киевица! Такова Истина Равновесия. Изменив подобное расположение сил, мы нарушим закон.
— То есть ты меня больше не любишь? — сделала Чуб из сего величественного заявления низменный (и, замечу, совершенно правильный) вывод. — И не любил, значит? — закусила губу она. — Ясненько. На хрен тогда пургу гнать? Так и скажи. Ты меня для выгоды охмурял.
Пользуясь стоячим положением, Чуб смерила «охмурителя» испепеляющим взглядом свысока.
— Для вашей выгоды, — остался невозмутимым тот.
— Вашей, нашей! — ощерилась Чуб. — Да хоть для Деда Мороза! Суть не меняется. Ты мне врал — вот и все дела. Ясненько. Все мне ясненько.
Изображая большое одолжение, Землепотрясная уселась за стол, постучала безымянным пальцем по дереву.
— ОК, замяли дурную тему… У меня проблема. Я петь не могу. Голос пропал.
— Должен ли я вам напомнить, — до чего же сидящий напротив был непохож на прежнего — простого, своего в доску Яна! — что в книге Киевиц есть сила, способная заставить петь и плясать старый пень?
Даже рыжина его была невеселой!
Даже голубой камень перстня потускнел и погас.
Кабы не камень и перстень, Даша могла б и не признать их владельца в этом брезгливом отродье.
— А вот и нету! — обозлилась она. — Думаешь, я сюда прибежала, оттого что ночами не сплю, забыть тебя не могу? Очень надо! Мы заклятий сто перепробовали. Маша читала «именем отца» — не помогло. Поможешь или нет?
— Именем Отца? — Демон помрачнел.
Недоброжелательно посмотрел на четыре мониста, возлежащих на Дашиной высокой и объемной груди, и сказал (не спросил!):
— Вы сняли змею. Уроборос[10].
Цепь в форме змеи, кусающей саму себя за хвост, носили все три Киевицы — ее магический круг защищал их от зла.
— Из-за нее колье… в смысле мониста не хотели застегиваться, — быстро оправдалась Даша, понимая уже, что напортачила что-то не то. — А какое зло со мной могло случиться во-още?
Вопрос был обороняющимся.
Талисман, подаренный Трем Киевским Демоном, был архиважною вещью. Случайно потеряв «змею», Катя чуть не погибла.
— Вы встречались с Акнир? Она говорила в ваш адрес что-то непонятное вам? Показавшееся абракадаброй. — Демон был терпелив.
Отстраненно-терпелив.
И неприятен.
Даша видела: он общается с ней как с полной дебилкой.
— Хочешь сказать, это она? Шмакодявка эта? — вскипела презрением Чуб. — Да, она вроде что-то кричала… невнятное. И пальцем в меня тыкнула. Но после этого я еще пела. Я пела романс на Старокиевской горе!
— Значит, заклятье поджидало нужного часа.
— Но как она могла! Мы ж сильнее! Пока еще…
— Как видите, могла и легко. — Демон сказал это с болью. — Мастерство выше силы. Ловкий удар важнее тяжелых, неповоротливых кулаков. А Акнир — мастер. Наследница. К тому же чароплетка.
— То есть плетет заклинанья сама, — кивнула Даша. — Мы в теме.
— Думаю, — сказал Киевицкий, — ее заклинание было новым, придуманным ею же. Потому в Книге и нет противоядия. В данном случае отворотом может быть все что угодно.
— В смысле?
— Возможно, — пожал он плечами, — вам нужно пойти ночью на Лысую Гору и вырвать сердце у голубя. А возможно — достаточно поесть обычной клубники, и голос вернется. Суть не в этом, а в том, что эту тайну знает только она — Акнир. Это ее чары.
— Так что же мне есть? — напряглась Землепотрясная. — Клубнику? Или все подряд?
— Безусловно, у Трех хватит сил, чтобы вернуть вам ваш дар. Но хватит ли у вас ума применить свою силу? — Демон помолчал и ответил себе сам. — Сомневаюсь. Что ж, и слепым иногда свойственна мудрость… У вас есть хорошее выражение: «Своего ума не вставишь». И все же попробую вам его одолжить. Вы проиграете Суд, это уже очевидно. А потому дам вам последний совет. Забудьте про голос. Очень скоро он вам не понадобится. Неужто вы думаете, что, победив, Акнир оставит Трех в живых? Никогда!
— Да пошел ты! — взвизгнула Даша. — Помог называется! Сноб рыжий…
Но в эту секунду ей стало по-настоящему страшно.
* * *
— Демо… Дм… Господин Киевицкий? Вы здесь?
Перед Машей стоял черноглазый брюнет с ярко выраженными татаро-монгольскими глазами, губами и скулами.
Его рука, отмеченная крупным серебряным перстнем с прозрачным камнем, приподнимала щегольскую трость с рукоятью в виде человечьей руки. И в данный момент вытянутый — указующий перст руки-рукояти показывал на Анину залетную шляпку.
