Так-так…
— Григорьева, — донеслось до меня сквозь отборные ругательства, — ты…
— Харк! — гордо поправила я, чувствуя явный подвох во всем этом демонстративном кого-либо отсутствии.
Я его сердцем чувствую, ага.
— Если уж на то пошло — Харг! — рыкнул Владлен Азаэрович. — И не коверкай имя моего рода!
— На то пошло, на то пошло… То, что ты пошлый, это мне уже сообщили, — не глядя на него и переводя подозрительный взгляд с кресла на диван, ответила злющая ведьма. — И про то, что ты с бабами прямо стоя, даже не предложив присесть…
Ругань от двери прекратилась мгновенно.
— Хам невоспитанный, — продолжила настороженная я. — Все остальные, как полагается, сначала прилечь или присесть хотя бы предлагают, а ты прямо там, не сходя с места! И это при живой законной жене! И ты, значится, стоя видимо-невидимо баб… э-э-э… к интиму склонил, а теперича в три глотки заливаешь, да?
И бутылочку хвать со стола.
— Станислава, — раздалось спокойное с плохо скрываемым гневом, — я полагаю, нам следует объясниться!
— Угу, — согласилась я, прикидывая, попаду или не попаду с такого расстояния.
И вот кресло выглядело совершенно пустым, но под моим пристальным взглядом такое ощущение появилось, словно там кто-то задергался. Не, я этого не видела, но метлой чую…
— С-с-с-станислава! — прошипел мой муж. — Станислава, нет там ни…
Прицел — пуск!
Сверкающая в свете свечей бутылка понеслась в кресло, и…
Нехилая такая когтистая ручонка в перстнях, высунувшись из пустоты, перехватила летевшую тару, правда, при этом не учла наличие в ней содержимого, и струя багрово-алого вина хлестнула владельца ручонки по наглой морде!
И главное, морда-то была сто процентов мужская…
— Вот тебе и полюбовница, — выдохнула потрясенная я.
— Стася! — простонал Владлен Азаэрович.
Я же, осторожно взяв вторую бутылку, повернулась к дивану…
— Так, гражданка студентка, давайте без членовредительства, — донесся оттуда хриплый мужской бас.
— Нет уж, я только во вкус вошла, — ответила неведомому собеседнику. — А ты, стало быть, тоже мужиг?!
— Типа того, — весело отозвались из пустого пространства. — И, как понимаете, полюбовниц тут нет, зря бушевали, гражданочка.
Облитый вином мужик хмыкнул, присоединяясь к явному издевательству надо мной. Я глянула на Владлена Азаэровича, тот стоял хоть и злой, но тоже с трудом сдерживал победную улыбку, мол: «Обломалась ты, Стаська».
А я ведьма, со мной так, между прочим, нельзя!
Горестно вздохнув, я засунула скалку за пояс, пояс потуже затянула и, шоркая тапками по полу, подошла к декану чертового факультета, взяла его за руку обеими своими ладонями, успокаивающе погладила, в глазки, сейчас ярко-зеленые, заглянула и молвила ласково:
— Ты прости меня, свет Владленушка, за характер грозный, за ревность беспричинную. Чай, не поняла я сразу, не додумалась, уж не серчай. Я ж молодая, глупая, все о себе да о себе думала, а про беду твою и не в голову.
Владлен Азаэрович, с недоумением слушавший речь мою прочувствованную, потрясенно выдохнул:
— Что?
— Ты не печалься, миленький, — затараторила я, — не кручинься. Оно ж не удивительно, что тебя на мужиков-то потянуло, после всех баб-то твоих!
Вот последнюю фразу я рявкнула громко и отчетливо!
Декан чертового факультета застыл, я руки на груди сложила и гневно продолжила:
— А я-то думаю, что ж он меня-то неказистую в жены взял, когда за ним сама Мара Ядовитовна бегает! А оно вона как!
Лицо боевого черта исказилось яростью, и я как-то сразу поняла — пора тикать. Но это было не последнее мое слово, последней была патетичная речь:
— И, между прочим, дорогой, пока ты тут с полюбовниками связью противоестественной развлекаешься, твою законную жену чуть чести девичьей не лишили! А тебе вообще все равно! Подлец, хам и сволочь, в будущем рогатая!
И на этом мое выступление было завершено, кое-кто воспитан, справедливость восстановлена, и вообще — я классная ведьма, вот!
А еще у меня есть одно несомненное достоинство — бегаю быстро! Очень.
Я даже метлу и домового обогнала!
А потом метла меня!
А потом домовой нас!
И так мы славно бежали, что тапки мои комнатные где-то там, далеко остались отдыхать и скалка потерялась, а потом мы вбежали в лесок, остановились все. Домовой сразу ничком в траву повалился, метла рухнула рядом с ним, я обхватила дерево в качестве подпорки и, дыша с хрипом и свистом, выдохнула:
— Ну все, порядок навели, теперь можно и спать идти.
И вот именно тогда, в этот самый момент, когда я уже уверилась в торжестве справедливости, на плечо мне легла властная мужская рука…
Ведьма затаила дыхание, метла угрожающе приподнялась, скалки в данный конкретный момент очень не хватало.
— А теперь четко, внятно и без недомолвок рассказывай, кто, где и каким образом пытался наставить мне рога, — прорычал, стискивая меня, боевой черт.
И так сразу обидно стало. И вот что значит «кто, где и каким образом пытался наставить мне рога» в условиях, когда на самом деле кое-кто, кое-где и самым подлым образом меня чести девичьей лишить вознамерился. Ко всему прочему я еще не забыла про «студентка Григорьева, не могу сказать, что не рад видеть вас в столь… фривольном наряде».
И потому, несмотря на тяжелое дыхание и дрожащие после беготни ноги, я отлепилась от дерева, развернулась, прилепилась к дереву спиной, запрокинула голову и выдохнула:
— А вы вообще кто мне такой, Владлен Азаэрович?!
И я бы еще с удовольствием поучаствовала в разъяснении семейного статуса, но, к моему искреннему сожалению, боевой черт шутить был не намерен вовсе. Движение — я притиснута к дереву, еще одно — мне запрокинули голову, а после Владлен Азаэрович хрипло прошептал:
— Я? А возмездие я, Григорьева!
На это мне оставалось лишь соответственно отреагировать:
— Владлен Азаэрович, ну слюбились с полюбовниками, ну с кем не бывает, а средним родом о себе зачем теперь сказывать, а? Что ж вы себя не цените-то?
Боевой черт застыл.
Как есть застыл и даже дышать перестал.
После нехорошо переспросил:
— Что?!
Пришлось вежливо пояснить:
— Вы вроде как «он», Владлен Азаэрович, а назвали себя «возмездие», то есть «оно» фактически. А оно, Владлен Азаэрович, сие есть существо бесполое, а вот вы как раз таки с полом, мужским причем. И скажу я вам, один раз с мужиками — это еще вовсе ничего не…
Мою шею внезапно сдавили так, что говорить я оказалась не в состоянии. Сдавили, после еще и потрясли, и только затем на весь сад раздался грозный рык:
