Я не слышал, что сказала Фиодора. Вполне возможно, что она тихо испарилась из комнаты. Спустя три минуты, показавшиеся мне тоскливыми часами, я приготовился дать дёру.
Но тут распахнулось окно.
Оставалось только прошептать холодной стене «Мы с тобой одной крови» и вжаться в неё, как можно плотнее.
— Я правильно понимаю, Егор Ильич, — обрушилось на меня сверху, — что ни одно слово не ускользнуло от вашего внимания?
Глава 21
Невидимые нити желаний
Вот тут и подкрались непонятки.
В одном Эрика абсолютно права: никто не называл меня Егором Ильичём. Более того, никто не обращался ко мне на «вы». И уж совсем странно слышать такое обращение от Электрички, которая одним только голосом могла размазать кого угодно не хуже асфальтового катка.
Логически выходило так, что уважение вызывало хождение по сказке. Или, как выражалась Электричка, по верхним пределам. Так что «вы» по всем статьям относилось к Эрике. Но подставлять Эрику я не собирался. Поэтому и предполагал, что буду играть чужую роль сколько смогу.
— Вечер, — сказала Электричка и захлопнула окно.
Ну, и что теперь? Конечно, я мог дать стрекача. Теперь мне никто не мешал. Вот только зачем? Меня уже и без того рассекретили. Я потоптался у окна. Ничего не происходило. Вечер… Знаю, что вечер. Помню, что вечером со мной обещали разобраться. Хотелось даже покивать, мол, давайте, начинайте. Сам пришёл.
Но ничего не происходило. Я вжал голову в плечи и стал ждать у моря погоды.
Заскрипели доски крыльца. Как каторжник, которому не оставили ни грамма надежды, я поплёлся к фасаду. Удобно облокотившись о перила веранды, Электричка смотрела на меня сверху вниз, словно с высокой трибуны.
Сейчас она спросит, кто меня научил шастать по верхним пределам, и я пропал.
И она спросила, да только совсем о другом:
— Зачем тебе МОЯ Красная Струна?
Надо же, Красная Струна, оказывается, уже её. Не осталось на свете бесхозных Красных Струн, до которых собирается добраться Куба, по недоразумению называемый Егором Ильичём. Вместе с насмешкой меня продирал лёгкий холодок. Иногда казалось, что распахнёт Электричка пасть и проглотит бедного Кубу от головы до трёхполосных кроссовок. Я даже в третьем лице начал о себе отзываться, настолько яркой увиделась мне эта картина.
— Ну… не знаю, — выдавил я.
Чем сильно удивил Электричку.
— Вот… как… — донеслось до меня. — Не знаешь…
Я кивнул. И мне захотелось оказаться далеко-далеко от этих мест. Картинка, где меня проглатывали, мгновенно забылась, а на смену ей выплыла панорама моего подъезда. Тёплого. Озарённого электрическими лампочками. Ждущего, когда я очищу сапоги от налипшей грязи и затопаю к своей квартире. Эх, если бы мысли оборачивались самыми настоящими делами. В сей же миг исчез бы я отсюда. А Электричка осталась бы в дураках. Или в дурах?
— Не знаешь, а лезешь, — усмехнулась между тем она. Хорошо, что телепатия не входила в число её способностей. Но и без телепатии стоять рядом с ней весьма неуютно.
Я молчал. Губы Электрички кривились. Она искала ко мне подход. Но как можно разговорить человека, если он хочет молчать? Разве что кирпичом по голове. И я ещё раз порадовался тому, что Электричка не может читать мои мысли. А что, если вместо бельчонка она вздумает повесить меня. И не сама. А руками малышей шестого отряда?
— Хорошо, — внезапно приняла Электричка неведомое мне решение. — Не будем терять времени. Я так поняла, нельзя сказать, чтобы Красная Струна заботила тебя больше всего на свете.
Я с готовностью закивал. Я мог подтвердить всё, что не выводило бы на верхние пределы, а через них — на Эрику.
— А чего ты хочешь больше всего на свете?
— Многого, — вырвалось у меня.
Я и в самом деле хотел очень многого. Я хотел, чтобы в школе было так же легко и весело, как в детском саду. Я хотел, чтобы Петька Смирнов отдал мне набор ковбоев. Я хотел, чтобы к коллекции значков о спорте папа раздобыл бы ещё штук двадцать. И все о Московской олимпиаде! А ещё я хотел… Я очень боялся… Вернее, я хотел, чтобы этот день никогда не наступал… В общем, мне хотелось, чтобы и мама, и папа продолжали жить вечно.
И хотел я, чтобы меня поцеловала Эрика Элиньяк!
Но это желание я не поведал бы даже самому лучшему другу.
По волнению, пробегавшему по моему лицу, Электричка поняла, какая громадная масса желаний обуревает мою душу.
— Конкретней, — жёстко сказала она.
И я порадовался, что не сболтнул про поцелуй.
А вдруг зря? Вдруг я потерял свой единственный шанс. Хотя… А что, если мы подойдём с другой стороны?
— Хочу больше не быть толско… толстогубым, — выпалил я. — Пускай буду красивым, вот.
— Легко сделать, — улыбнулась Электричка. Мне бы столько веселья и бодрости, давно бы стал олимпийским чемпионом вместо того, чтобы собирать о них значки и газетные вырезки.
— Но ты подумай о последствиях, — улыбка сменилась жалостливой гримасой по отношению ко мне, неразумному. — Заявится этакий красавчик в третий отряд, а его там никто не ждёт. Ждут Кубу. И на приём пищи, и в кино, и под крышу. Потому что у Кубы проплачена путёвка, а никому неведомый красавчик в ведомости не значится. Идти тебе пешком до города, но и там ни сна, ни отдыха измученной душе. Позвонишь в квартиру, а тебя не пускают. Тебя там тоже не ждут. Не ждут победителя конкурса «Мистер Лето», а ждут привычного сына пусть даже и с большими губами.
Настроение, которое и раньше я не назвал бы радостным, испортилось окончательно. Ну почему во взрослом мире всё так запутано? Почему даже сказки, пришедшие со взрослыми, таят в себе непонятки, которые не прочитаешь ни в одной фэнтазишной истории?
— Тогда, — сказал я, отказываясь от прелестного облика. — Я хочу постоять на эспланаде во время линейки.
«И поднять флаг», — мысленно закончил я, но вслух опять сказать постеснялся.
— Хорошо, — кивнула Электричка. — Ты будешь помогать во время построений. Взамен, ты забываешь о Красной Струне.
— Смогу ли? — извиняюще напомнил я. — Мыслям не прикажешь.
— Конечно. Только следи, чтобы ты руководил мыслями, а не мысли тобой. Мы оба будем знать про МОЮ Красную Струну. И оба не станем ей мешать. О'К?
— Угу, — я нехотя дал согласие.
А что делать? Не корчить же неприветливое лицо и не чеканить «Нет!» Посмотрим, какие блага опустятся на мою голову, если я откажусь от поисков.
А мысль о Красной Струне зудела в мозгу.
— Иди ужинать, Егор Ильич, — распорядилась Электричка.
И я бросился к столовой, как бросается за кошкой собака, сорвавшаяся с поводка.
