Однако после долгих размышлений и колебаний друзья решили остановиться на плане Аравана, который состоял в том, чтоб следующей осенью, проехав через Риал и достигнув берега моря Бореаль, на корабле добраться до земли алеитов и там перезимовать, а оттуда на собачьей упряжке доехать до гор Гримволла. Такой путь позволял избежать встречи с ночным народом и пролегал вне зоны землетрясений.
И снова пришла весна, и снова растаяли снега в долине и на склонах гор. Скот отогнали на зеленые пастбища. Река Тамбл разлилась в своем весеннем буйстве, и природа пробудилась ото сна. Эльфы, готовясь к путешествию в далекие страны, доставали из сундуков все, что создали долгими зимними вечерами: ювелирные украшения из серебра и драгоценных камней, одежды из тончайшего шелка, керамику, изделия из дерева и камня, стальное оружие, украшенное рунами и искусной резьбой. Хотя секреты изготовления волшебного, особенного оружия были утрачены, эти сабли, мечи, ножи и кинжалы были мастерски исполнены и должны были верой и правдой служить своим владельцам.
Все эти плоды труда эльфов предназначались для торговли с чужеземными народами. Весной купцы увозили товары из Ардена, чтобы летом и осенью привезти все то, чего не было в долине: соль и разнообразные специи, травы и целебные растения, редкие самоцветы и драгоценные металлы.
Один из караванов отправлялся в крепость Чаллерайн, летнюю резиденцию Верховного Правителя, расположенную на севере Риана. С одним из купцов Араван послал записку другу, жившему в крепости. В письме эльф просил его отрядить посланника в порт Андер на побережье моря Бореаль и зафрахтовать корабль для морской поездки в деревню Иннук.
Время шло, и варорцы продолжали свои занятия. Гвилли уже свободно говорил на трех языках: сильва, твилл и пелларском, хотя иногда и допускал смешные ошибки, а читать и писать мог лишь с трудом. Фэрил удивлялась, как он умудряется не запутаться окончательно, и приписывала достижения баккана его врожденным способностям.
Фэрил тоже могла теперь без затруднений объясняться на языке эльфов. Не оставляла она и попыток заглянуть в будущее, которые до сих пор не приводили ни к какому результату.
Однажды теплой весенней ночью дамна сидела на крыльце и вглядывалась в свой кристалл, в самую его глубину…
…Внезапно она стала падать в звенящую и поющую бездну, и мимо нее проносились бесконечные грани кристалла, в которых отражался желтовато-золотистый блеск. Это свечение то распадалось на миллиарды искорок, то собиралось в единый мощный пучок, и она поняла, что это свет ее души. Вокруг нее на много ладов, то громко, то нежно, позвякивали серебряные колокольчики, и этот мелодичный перезвон отдавался в ее сердце, которое между тем было спокойно, как никогда.
Никакого страха дамна не испытывала, несмотря на стремительность падения, и не переставала оглядываться по сторонам, ибо вокруг нее, отраженные в гранях кристалла, проносились образы и видения. Некоторые из них были практически неразличимы, другие можно было хорошо рассмотреть.
Внезапно она увидела эльфийку — Риату или кого-то другого, она не могла бы сказать наверняка, — а чуть позади нее — огромного мужчину на коне. На плече у всадника — эльфа или человека? — сидел сокол, а в руках его что-то блестело и переливалось.
И тут Фэрил почувствовала — именно почувствовала, а не услышала, — как произносит что-то по-твилльски. Что именно, она не знала — эти слова принадлежали не ей.
«Ритана фи За'о
Дэ Килес фи ка омос,
Сэкена, иркума, ва лин до
Эн Вайлена фи ка Ломос».
И снова продолжилось падение. Эльфийка и мужчина исчезли, и опять звенящее пространство наполнилось золотистым свечением. Образы и тени проносились мимо нее.
Издалека донесся беззвучный плач. Фэрил вся напряглась, прислушиваясь к этому немому призыву, такому трагичному и знакомому…
…Фэрил открыла глаза и услышала, как рядом с ней плачет Гвилли. Она почувствовала прикосновение его теплой руки, и постепенно расплывчатые контуры комнаты и фигуры баккана приобрели четкие очертания.
— Не плачь, милый, — прошептала Фэрил и тут же ощутила, как Гвилли крепко стиснул ее руки и поцеловал ее.
— Фэрил, дорогая моя, наконец-то ты проснулась!
Она лежала на кровати, но это была не ее кровать.
В горле у нее все пересохло. Не успела она ничего сказать, как в комнату вошла Риата, а за ней Араван. Эльфийка поднесла к губам дамны чашу, наполненную напитком с ароматом мяты, и помогла ей выпить его. Чтобы утолить жажду Фэрил, потребовалось еще несколько полных чаш.
Когда дамна напилась, первым ее вопросом было:
— Где я?
— В доме врачевания. Мы привезли тебя сюда три дня назад, — ответил взволнованный Гвилли. Баккан то хватал Фэрил за руку, то принимался целовать свою ненаглядную дамми, то возносил благодарственные молитвы Адону.
Фэрил сначала поверить не могла, что прошло так много времени. Но, увидев на лицах друзей следы неподдельного беспокойства и услышав их взволнованный рассказ о том, как Гвилли нашел ее лежащей без сознания на пороге их дома, она поняла, что, должно быть, за время ее странствий по кристаллу и вправду уже прошло около трех дней.
— Я просто хотела узнать, что готовит нам будущее, — как будто в оправдание себе, произнесла дамна. — И знаешь, Риата, — добавила она уже более оживленно, — ведь я была внутри кристалла! Там так красиво!
Эльфы переглянулись, и Араван отрицательно покачал головой. За всю свою немалую жизнь он никогда не слышал ни о чем подобном.
А Фэрил уже продолжала, и в голосе ее звучали нотки разочарования:
— Жаль только, что мне ничего не удалось толком увидеть…
Гвилли, не перестававший ни на мгновение гладить и целовать свою дамми, встрепенулся и произнес:
— Кое-что ты все-таки сказала. Когда Риата в первый раз осматривала тебя, ты вдруг раскрыла глаза и вполне осмысленно изрекла на языке твилл:
«Родившись вопреки судьбе,
Дитя в героя превратится.
Из Сферы в Сферу пролетит,
И невозможное свершится».
Фэрил с надеждой взглянула на Риату, но эльфийка только плечами пожала:
— Я не могу понять смысла этого пророчества, малышка. Мне кажется совершенно невозможным, чтобы кто-нибудь преодолел путь через все три Сферы, ведь для этого необходимо принадлежать каждой из них по праву крови, а такого не бывает.
Араван же не произнес ни слова, однако впал в глубокую задумчивость.
На следующее утро, когда Фэрил уже чувствовала себя намного лучше, к ней в комнату вошла Риата. Она присела на край кровати и обратилась к подруге:
