Нет, Лю не удивился, когда ему донесли о побеге сайского вана – Лю разозлился, да так, чтo, глянув мельком в полированный бок бронзового кувшина, сам себя с Сян Юном перепутал. У Хань-вана разве что пар из ноздрей не шел. Поганец Сыма Синь, будто ящерица, вывернулся прямо из рук, вместо хвоста оставив врагу небесную деву. И удрал. В Лиян!
- Сколько-сколько там у него солдат? – процедил Лю, когда сумел совладать с голосом. - Двадцать тысяч?
Свита, все эти князья, хоу и генералы, ошивавшиеся в л-агере Хань-вана, предусмотрительно держалась на почтительном – и безопасңом – расстоянии. Цзи Синь вообще старался на глаза бывшему побратиму не попадаться. Сестренка Тьян Ню, наверняка сумевшая бы усмирить взбешенного Сына Неба, сидела в шатре среди жаровен, подушек, плошек с яствами и армии служанок. Одноглазый ее телохранитель попросту сел на порoге, ни зайти, ни выйти. Так что разглядывать высокие стены Лияна вместе с в голос сквернословящим Хань-ваном рискнули только Фань Куай и неустрашимый Люй Ши.
- Это он нам сказал, что двадцать. А на деле там может и все сорок набраться, особенно ежели горожан вооружить.
Люй Ши шмыгнул носом, утерся рукавом и потряс мокрой головой. Небеса, будто и впрямь решив помочь беглому Сай-вану, от души поливали ханьский лагерь холодным дождем и знай подстегивали ветром. Но Лю, угрюмо возвышаясь над лагерем на фоне стремительных туч, даже ухом не дернул. Ему теперь предстояло этот клятый Лиян брать,так что непогоды он просто не замечал.
А вот остальным было несладко. Раз уж сам Хань-ван стоял и промокал, приближенным тоже о зонтиках приходилось только мечтать. Свита помалкивала, украдкой посмаркиваясь в рукава. Веер Цзи Синя намок, расклеился и печально хлюпнул, когда стратег по привычке попытался его раскрыть.
Даже непробиваемого Фань Куая эта погребальная тишина заставила слегка занервничать.
- Ну, это самое… - пробасил богатырь. - Это ж ничего, да? Сейчас нам братец Синь придумает стратагему,и денька через три сдастся Лиян, куда он денется-то… Да?
Лю резко развернулся и сверкнул глазами так свирепо, что куда там Лэй-гуну с его молниями.
- Нет! Нет у меня трех дней, чтобы дожидаться, пока лиянцы проявят благоразумие и притащат мне Сыма Синя, привязав к лошадиному хвосту. Я должен выйти за пределы застав и встретить Сян Юна. Лиян стоит у меня на пути. Значит, я пробью их ворота, разрущу стены и предам этот город огню.
- Братец… это… да ты чего? Как же ж… Ты ж никогда! Ты ж…
- О да, – Хань-ван вздернул губу в издевательском оскале. - Я никогда! Я всегда всех щадил, улыбался и раздавал награды и почести, сочувствовал и миловал… Как там вещал этот твой учитель Кун, а, стратег? - крикнул он Цзи Синю. – Ну-ка, напомни! Что-то там про милосердие и человеколюбие, да? Разве я не был человеколюбив и милосерден? И чем мне отплатили?
Конфуцианец, с каждым его словом склонявшийся все ниже, вдруг бухнулся на колени и, увязая в грязи, пополз, кланяясь и причитая. Мгновенно пропитавшиеся глиной и навозом рукава его светлых одежд волочились, будто крылья недостреленного журавля.
- Прошу вас, – вскрикнул он, наткнувшись на равнодушный взгляд Лю. – Прошу, государь. Умерьте гнев. Пощадите Лиян!
- Мне надоели союзники, которые перебегают от меня к Сян Юну и обратно. Я устал от таких подданных. И я устал от городов, ворота которых то открывают,то вновь запирают у меня перед носом, словно я побираться пришел! Тем, кто следует за мной, тем, кто хочет оставаться моими людьми, всем моим подданным пора бы определиться, с кем они и против кого. Участь Лияна и Сай-вана станет примером для прочих.
- Государь! Прошу вас… Не три дня. Два! Всего два дня,и я открою для вас ворота Лияна.
- У тебя – и у них! - есть день. Завтра в полдень мы начнем штурм. И скажи тем, кто засел в городе, что как только лучники выпустят первый залп, лиянцы не смогут уже откупиться. Ни головой Сыма Синя, ни своими собственными.
Он прошел мимо своего стратега, мимо Φань Куая, разинувшего рот,и Люй Ши, задумчивo потиравшего шею, мимо склонившихся приближенных, мимо солдат и стражников. И лишь оказавшись в одиночестве между шатров, где никто не мог увидеть владыку Шу, Ба и Ханьчжуна, Лю Дзы остановился, потер лоб и вдруг с силой ударил сам себя по бедру.
- «Ты всего лишь человек», - пробормотал он. - Так ты говорила, моя лиса? Это ты обещала мне сказать? Я должен вернуть тебя. Смотри, чем я становлюсь без тебя. Должен… Пока я еще человек.
…Небеса продолжали оплакивать грядущую участь Лияна, но свита Хань-вана, все сановники, советники, генералы и посланцы чжухоу продолжали мерзнуть и мокнуть. Давно стихло хлюпанье размашистых шагов Лю Дзы, но Цзи Синь все еще стоял на коленях в грязи под дождем, потому и остальные не смели шелохнуться. Что бы там ни произошло между Хань-ваном и его ближайшим соратникoм, но конфуцианец все равно оставался главным советником и стратегом ханьского войска. А изысканную мстительность и исключительную злопамятность Цзи Синя уже успели прочувствовать все, кто следовал за красным стягом с иероглифом «Лю». Уйти сейчас означало смертельно оскорбить стратега, стало быть – навлечь на себя неминуемую и неотвратимую месть. Кто знает, может, коленопреклоненный Цзи Синь сейчас не унижение свое переживает, а прислушивается: не хмыкнул ли кто, не хихикнул ли злорадно в рукав? Прислушивается, присматривается… измысливает…
- Прочь пошли! - гаркнул Фань Куай на придворных и руками взмахнул, будто пастух, загоняющий овец. - Ну? Чего встали? Кыш. Ишь, совсем окосели от безделья, нахлебңики… Синь! Братец Синь. Ты чего это? Вставай давай. Не гневи Небеса. Не хватало ещё тебе простудиться…
Цзи Синь глянул на великана снизу вверх и моргнул, как человек, очнувшийся от тяжелого, болезненного сна.
- Фань… - пробормотал он. – Фань… Братец, что я…
- Вот напасть! - ланчжун начал было поднимать побратима, но тот только головой затряс и всхлипнул. - Да в чем хоть дело-то? Что у вас промеж собой стряслось,что брат Лю, тьфу ты, государь наш так на тебя вызверился? А? Что молчишь?
Цзи Синь наконец-то позволил себя поднять и вдруг прильнул к Фань Куаю, дрожа всем телом, как побитый ребенок.
- Фань, - прошептал он. - Фань,что я наделал...
Лю и Таня
Молодой, с ног до головы забрызганный грязью и насквозь промокший солдатик стоял на коленях и докладывал, сипя, хрипя и гундося. На сурово восседавшего в кресле Хань-вана он старался лишний раз глаз не поднимать и только изредка вздрагивал и икал – то ли от холода,то ли от испуга. Хоть Хань-ван и слушал его молча, не перебивая, и ничем свой гнев не проявлял, но вести парень принес такие, что тут и возвышенный бессмертный даос, достигший высшей степени просветления, воспрянет, отринет безмятежность и, покинув заоблачные вершины, устремится мстить, сметая всех и вся на своем пути. Что уж говорить о живом, вполне себе из плоти и крови, человеке, жену которого похитили и держат пленницей в стане врага?
Но Лю молчал, и только лицо его темнело, будто наливаясь черной дурной кровью, с каждым словом разведчика. А такая сдержанность, как известно, до добра не доводит.
Забывшись, паренек вдруг оглушительно чихнул и, не осмеливаясь утереться, притих, ожидая неминуемой расправы.
- Да ты поднимись, братец, побереги колени, - вдруг молвил Χань-ван. – Вон снаружи как сквозит! Нам нынче каждый меч дорог, а ты того и гляди с горячкой сляжешь. Поди-ка поближе к жаровне да согрейся. Эй, Люй Ши, налей этому храбрецу чего погорячее!
Разведчик икнул от неожиданности и выпучил глаза.
- Не трясись, – негромко бросил ему Люй Ши, подсовывая в руки чарку и покачивая чайником. – Ты великое дело сделал, парень. Хань-ван за правду не карает. Выпей, согрейся, да повтори толком, что и как ты разузнал о нашей небесной госпоже?
