Ракана (б. Оллария)
400 год К.С. 24-й день Весенних Скал
1
За Лурме признаков весны было даже меньше, чем на прежней границе или в Старой Придде. Вдоль обочин мирно спали безлюдные поля, невысокая дальняя гряда блистала нетронутой белизной, но навязанный Кальдмееру эскорт из кожи вон лез, исполняя приказ Бруно. Невзирая на безлюдье. «Безопасность на первом месте», – громогласно объявил фельдмаршал, провожая освобожденных пленников в Эйнрехт. На границе это казалось разумным, но чем дальше от Хербсте, тем очевидней становилось, что командующий эскортом получил еще один приказ: не дать разбитому адмиралу свернуть к морю или в Фельсенбург.
Чего добивался Бруно, Руппи не понимал. Принц числился сторонником «разумной» войны, предпочитая отвоеванную Южную Марагону призрачной державе от Полночного моря до Померанцевого. Ледяной думал так же. Неудача в Хексберг должна была ослабить позиции «Неистового Фридриха» и, похоже, ослабила, но Бруно не спешил выказывать проигравшему союзнику дружеские чувства, хотя если кто и не был виноват в разгроме, то это Ледяной. Увы, что очевидно моряку, сухопутным петухам приходится объяснять, и не всегда вежливо.
От воспоминаний о парочке подмеченных в ставке Бруно взглядов захотелось схватиться за шпагу, но с кем прикажете воевать среди глубинных провинций? На первый взгляд, с адмиралом цур зее обращаются согласно чину, но Олаф вряд ли свободней, чем в Старой Придде. С той разницей, что фрошеры иногда смеялись. Командовавший эскортом кавалерийский капитан, у которого, словно в насмешку, на лице имелся такой же шрам, что и у Ледяного, смеяться не умел, а его люди брали пример с начальства. Эскадрон целиком состоял из ветеранов, выдрессированных просто до безобразия. Нахохлившись в седлах под своими меховыми накидками, они с угрюмой подозрительностью таращились на освещенную низко висящим солнцем дорогу. Словно засветло разбуженные совы.
Общество то ли охранников, то ли конвоиров не доставляло Руппи ни малейшего удовольствия, но не ехать же в карете, когда умудрившийся схватить простуду пожилой родич трясется в седле? Этого не одобрила бы бабушка Штарквинд, и еще она бы не одобрила, что ее побывавший в плену внук прячется от чужих глаз. Ты чист? Так веди себя как ни в чем не бывало, а если кто-то усомнится в твоей правоте, отвечай. Шпагой. Наследник Фельсенбургов так и поступал. Он даже сдружился с двумя кавалерийскими лейтенантами, хотя тем было далеко не только до Зеппа, но и до оставшегося за Хербсте виконта Сэ.
Новым знакомцам явно льстило расположение королевского родича, но сейчас Руппи был один. Рихарда отозвал капитан, а Максимилиан находился в дозоре, то есть тащился впереди отряда, распугивая ворон, если те, паче чаяния, объявлялись на пути.
Воро́ны оказались легки на помине. Немалая стая с громкими воплями сорвалась с черных лип, и почти сразу же Руппи разглядел впереди темные пятна и струйки дыма. Очередное селение, где, судя по всему, предполагается заночевать.
– Зюссеколь, – с явной радостью объявил расставшийся с начальством Рихард, – как раз по пути. Постоялый двор там большой и приличный.
– Я правильно понял, что мы дальше не едем? – уточнил Руппи и признался: – Я бы не прочь проглотить что-нибудь горячее.
– Мы возьмем колбаски, – подхватил Рихард. – По две порции славных свиных колбасок и горячего вина.
– Годится, – кивнул Фельсенбург, и тут вечерние слоистые облака рассекло, точно ножом. Нестерпимо сверкнуло весеннее солнце, засеребрились, засверкали крохотными бриллиантиками подхваченные ветром снежинки.
– Догоняй, суша! – Руппи сам не понял, как дал шпоры коню. Приведенный из Фельсенбурга серый в яблоках зильбер[4] прыгнул вбок и наискось, обходя едва тащившуюся кавалькаду, и припустил роскошным галопом. Рихард бросился догонять. Лошадь у кавалериста была достойная, и ездил он выше всяческих похвал, но Фельсенбурги тоже не в лесу родились. То есть, конечно, в лесу, притом в еловом, но это не мешало им управляться с норовистыми лошадьми и ходить под парусами.
Двое подхваченных нахлынувшей радостью всадников неслись на запад, к убегающему горизонту, и вместе с ними мчалась шалая солнечная полоса. Руппи был счастлив и слегка пьян от скачки, солнца и внезапной синевы. Все шло просто чудесно! Он исполнил наказ фок Шнееталя и спас Олафа! Он свободен! Его конь – лучший в мире! Они скачут навстречу весне!!!
Радость не иссякла даже при виде возвращавшегося дозора. Капитан Роткопф не мог не отправить в Зюссеколь разъезд… Бедняги! Как это скучно – плестись рысцой и всех подозревать.
– Ну что, господа? – жизнерадостно осведомился Фельсенбург. – Вы обнаружили в деревне резервную армию Ноймаринена?
– Нет, – рассмеялся возглавлявший разведчиков Максимилиан, – более того, флота Альмейды я тоже не нашел, так что места на постоялом дворе нам хватит. Правда, болтались там какие-то парни при обозе с пивом. Ну и рожи! Наверняка разбойники, только это дело местных властей, а не армии… Зато, Руперт, готовьтесь. Мы встретили гвардейцев с гербами фок Штарквиндов. Их послала герцогиня.
– Герцогиня фок Штарквинд? – переспросил Руппи, понимая, что происходит нечто скверное. К тому же выводу пришло и солнце, предательски юркнувшее в облачные одеяла. Сразу стало неуютно. Леворукий бы побрал эти тучи… Лучше честное ненастье, чем короткие проблески, – после них серятина становится нестерпимой.
Максимилиан тоже поскучнел.
– Герцогиня фок Штарквинд желает, – объявил он, – чтобы вы с личным эскортом немедленно скакали в Фельсенбург.
2
Дикон все же заставил себя заняться Фердинандом. Инспектируя Багерлее, нельзя не посетить важнейшего узника, как бы он ни был неприятен.
– Фердинанд Оллар подавал жалобы или прошения? – уныло осведомился молодой супрем у коменданта. Перт обстоятельно доложил, что нет, не подавал. Оллар вообще никаких хлопот не доставлял и не доставляет. В храм не ходит, на встречах с должностными лицами не настаивает, писем не пишет, от еды и прогулок не отказывается, на здоровье не жалуется. Очень хороший узник, прямо-таки образцовый, всем бы быть такими…
Ричард с трудом подавил удивление, но потом сообразил, что мир Перта ограничен стенами Багерлее. Если заключенный не капризничает, не болеет и не пытается сбежать, комендант им доволен. Служака слишком туп, чтобы оценить опасность, которую представляет низложенный монарх самим своим существованием. Живой Фердинанд – это повод для войны, по крайней мере, в глазах Ноймаринен, Бергмарк и косной провинциальной знати.
Дикона все сильнее беспокоило молчание Рафиано, Гогенлоэ, фок Варзов, Фукиано и других вельмож, которым сюзерен написал еще в середине зимы. Ответил только Эмиль. Маршал Юга коротко уведомлял, что единственное, что он с радостью предложит агарисскому ублюдку и переметнувшимся к нему ублюдкам талигойским, это веревка. Когда Альдо протянул Ричарду распечатанное письмо, юноша едва не провалился сквозь землю от стыда за казавшегося честным и умным человека.
