Его желтые глаза еще более сузились.
— Значит, они хотят отделаться от меня, да?
— Нет, нет, напротив, — пыталась она переубедить его, но это прозвучало у нее неискренне, потому что она подумала как раз о том, что не мешало бы как-то отделаться от него. И именно потому, что она подумала об этом, она решила помочь юноше.
Но каким же он был отталкивающим на вид!
Нет, так не подобает думать христианину!
У Ульвара в глазах появился какой-то иной блеск, но она была настолько неопытна и чистосердечна, что не заметила этого. И пока она обдумывала свои планы, уставясь в темноту, его взгляд, словно саламандра, скользил по ее телу.
«Девка Хеннинга? Вполне возможно. Этот убогий Хеннинг… А что, если?.. Это было бы забавно!»
— Ты сказала, что знаешь такое место?
Агнета очнулась от своих мыслей. Нет, ей никогда не привыкнуть к его гортанному голосу. Но она должна привыкнуть! Ее христианская вера требовала этого.
— Да, знаю. Старинный хутор в усадьбе священника теперь пустует. Следующим летом его собираются снести, чтобы на этом месте построить виллу. Никто туда не ходит, ты можешь жить там, если захочешь.
Ульвар задумался.
Агнета тайком рассматривала его. «Я должна проявить понимание, — думала она. — Да, мое сердце переполняется состраданием к этому несчастному созданию. Он не виноват в том, что у него такая внешность и такие отвратительные манеры. Как, наверное, жутко ему видеть свое отражение в зеркале, чувствовать себя обделенным судьбой. В глубине души он наверняка добрый человек, всякое живое существо чисто в душе и в сердце, и не его вина в том, что он стал таким жестоким. Я должна найти мягкое ядро под этой грубой скорлупой, которую он выставляет напоказ. Бедный мальчик! И даже если все отворачиваются от него, он должен понять, что у него, по крайней мере, есть друг!
Я пожертвую всем ради блага этого человека. И это будет угодно Господу. И к тому же он родственник Хеннинга, родственник Малин, брат Марко. А все они такие прекрасные люди! Я с радостью сделаю это ради них! И ради этого бедного, несчастного юноши, конечно!»
Ульвар размышлял. Это предложение вполне устраивало его. Он хотел встретить Марко, на остальных же ему было наплевать.
Да, с Марко можно было и подождать. Жить у священника — а священники бедными не бывали — тоже неплохо!
Состроив озабоченную мину, он сказал:
— Ты права, добрая девушка, мне не следует обременять своим присутствием родственников. Мое имя и репутация слишком испорчены. Скажи им, что я нашел себе пристанище и что мне там хорошо! А потом ты дашь мне ключ от хуторского домика, и я не стану никому мешать.
— Ты, наверное, давно не ел и проголодался? Я принесу тебе вечером еды.
Это ему понравилось, он изобразил на лице улыбку удовлетворения.
— Немного перекусить мне не помешает, это так мило с твоей стороны!
— Ах, ничего! Но не хочешь ли ты все-таки поздороваться со своими близкими?
— Потом. Сначала мне нужно встать на ноги, а потом предстать перед ними с чистым и открытым сердцем.
Господи, каким же лицемером он мог быть! Неужели она поверила всему этому вздору? Да, видно было, что поверила. И какие все же дуры эти бабы!
— Я сейчас принесу тебе ключи, — сказала она, и глаза ее сияли от сознания того, что она помогла ему.
«Эх ты, простофиля», — подумал Ульвар.
Агнета получила очень строгое воспитание. Слепое повиновение взрослым, всегда опущенный взгляд в присутствии мужчин, робость, неумение заговорить первой, чтение Библии утром и вечером, необходимость отвечать на постоянные расспросы о том, где она была…
Только в присутствии Людей Льда она чувствовала себя свободной. Она познакомилась с ними через детей — Бенедикту и Кристоффера. Поскольку девочка была необычайно рослой, не особенно красивой, мягко говоря, и вообще во многом отличалась от остальных, ей приходилось в школе трудно, и Хеннинг решил забрать ее оттуда. Они нашли ей гувернантку, и ею оказалась Агнета. Она была настолько толковой, что Кристоффера тоже забрали из школы, «чтобы составить компанию Бенедикте».
Распорядок у них был превосходный, и Агнету очень уважали на Липовой аллее, куда она ходила несколько раз в неделю. Здесь она освобождалась от того страха перед жизнью, который ей внушили строгим воспитанием, и в определенном смысле она высоко ценила Хеннинга. Но она была старше него, да и он не смотрел на нее иначе как на гувернантку. К тому же матери и отцу она обещала никогда не выходить замуж…
И вот она взяла на себя ответственность за несчастного, всеми презираемого родственника Хеннинга. Ах, она должна была сделать все для этого мальчика! Чтобы Хеннинг остался доволен ею.
Хотя иметь дело с Ульваром было ей неприятно. Но ведь не его вина в том, что он уродился таким! Она должна приложить все усилия, чтобы с честью справиться с величайшим добрым деянием в своей жизни!
Хеннинг смотрел на Агнету, вошедшую в комнату для занятий. Последнее время она стала такой нервозной. Уже целую неделю он не узнавал ее. Она стала такой… таинственной, ее глаза сияли каким-то внутренним светом. Что с ней такое?
И с какой поспешностью она уходила теперь после уроков! А ведь она раньше всегда оставалась, чтобы поболтать с детьми, что очень радовало его. Теперь же она едва успевала попрощаться.
Теперь у нее висела на плече вязаная сумка. И эта сумка была явно тяжелой, так что у нее опускалось плечо. Бенедикта, как всегда, крутилась возле нее, и Хеннинг озабоченно отметил про себя, что одиннадцатилетняя девочка почти такого же роста, как Агнета. Он очень переживал за свою дочь. Рослые женщины были тогда не в моде.
Хеннинг вел борьбу сам с собой. Однажды он уже обжегся. Его первая жена отняла у него уважение к себе. Он же старался во всем угодить ей, проявлял редкостное терпение и доброту — чего она вовсе не заслуживала — а в ответ получал лишь насмешки. Увалень, невежда и тому подобное — только это он и слышал от нее.
Вот это-то его и останавливало, когда он думал об Агнете.
Но теперь он почувствовал беспокойство. Она вся светилась изнутри, как это бывает подчас с влюбленными женщинами или же с теми, кто устремлен к какой-то возвышенной цели.
Хеннинг чувствовал, что она может ускользнуть из его рук. А этого быть не должно.
И он ходил туда-сюда по комнате битый час. Когда дети, наконец, вышли, он попросил Агнету ненадолго задержаться. Ему надо было поговорить с ней.
Она нервничала. То и дело посматривала на большие часы, висящие в гостиной между старинными портретами детей Силье.
— Я не знаю… я тороплюсь и очень занята, — сказала она, невольно трогая свою туго набитую сумку.
И Хеннинг снова заинтересовался тем, что там могло лежать. Ведь школьные учебники не занимали так много места.
