— А почему эту сферу до сих пор не забрал никто из светлых? — спросил Анри, задумчиво почесал подбородок.
— Это инструмент некроманта. Она обращает человека в бесплотный дух, — сказала девушка мрачно. — Никто из светлых не может такого коснутся.
— А я могу? Это точно?
— Теоретически да…, ты же держал скларт, открывал его. Это могут только темные, — сбивчиво ответила Ситара. — Но ты не такой как все, я это чувствую, но обьяснить…, обьяснить сложнее.
Анри скрестил на груди мускулистые руки, мышцы бод коричневой кожей взбугрились. И Ситара и Леонор пользовались разными колдовскими штучками. Он и сам пользовался, а значит и он обладает той странной мощью, что за гранью человека. Но как этим управлять?
— Что я могу? — прошептал он, едва шевеля губами. — Я всего лишь человек. У меня есть, пускай были, власть и имение, положение в обществе. Это не у всех есть, не совсем как все, но все же — человек. Не колдун…
Кровь прилила к лицу, Анри опустил взгляд. Не мог он сейчас смотреть Ситаре в глаза. Не мог и все… Ведь уверен же, она смотрит разочарованно, с упреком. Да что там, сам чувствовал, что оправдывается, ищет объяснения слабости, хочет спрятаться от жизни, а не принимает ее такой, какая есть.
Сслар свирепо блеснул исподлобья серыми глазами, руки потянулись к поясу.
— Вот, вос-сьми… Выпей, — скзазал наг тихо, но напряженно, будто собирался сказать грубость, но сдержался. Медленно протянул руку вперед.
— Что это? — переспросил Анри озадаченно, с опаской взглянул на вздувшиеся желваки на лице нага. — Вода?
— С-спирт, — ответил Сслар мягко, на безгубом змеином лице прорезалось улыбка, обнажились два ряда крупных, острых как ножи зубов. — Ис-спугалс-ся? Мор-ской народ умеет шутить.
Анри отер рукой пот со лба.
— Да…, хорошая шутка.
Анри взял из рук нага небольшую металлическую, плоскую фляжку. В стальной, глянцевой поверхности отражалось как в зеркале, и его лицо и яркие вспышки портала, и темный свет жуткого камня. Он открутил крышечку, принюхался, сказал усталым голосом:
— Действительно спирт.
— Видишь, Сслару для тебя ничего не жалко, — добавила Ситара жизнерадостно и улыбнулась.
— Это чтоб умирать было не страшно, солдатам всегда дают перед боем — сказал Анри укоризненно. — Спасибо.
Кольца портала завращались быстрее, в ушах слышимо зазвенело, вспышки света стали таким частыми, перед глазам замельтешило, пошла рябь, казалось, быстро-быстро моргаешь. На землю лился нежный лазурный свет, глянцевый камень засверкал как океан в лучах солнца. Тяжелые обручи двигались быстрей и быстрей, гудело, гул становился все громче, из середины портала полетели искры. Тонкие и длинные, почти молнии, словно некто невидимый щелкал громадным огнивом.
— Ты вс-се равно тот, кто ты ес-сть, — прошипел Сслар.
Из безгубого рта наружу показался длинный черный раздвоенный язык. Наг, как все змеи, быстро пошевелил им и спрятал.
— Вериш-шь ты или не вериш-шь, не важно. Ты тот, кто ес-сть, от этого не с-сбеш-шать.
Анри отстранился, в глазах проблеснула решительность. Черные брови надвинулись грозно, а голос прозвучал сдержанно, но с нотками стали:
— Маркиз де Ланьяк никогда не сбегал, и никогда не бросал друзей в беде. Пускай мне не приходилось видеть разных колдовских штучек… Но это ничего не меняет, штучки штучками, а люди остаются людьми, и обстоятельства — обстоятельствами.
— Хорош-шие с-слова, человек, — кивнул Сслар. — Как рас-с пора идти.
Ситара проворно отстегнула ремень с ножнами, протянула вперед:
— Возьми, Анри, тебе пригодится. Этот металл может разить и мертвых. Я получила это оружие после инициации. Ты уже брался за его рукоять, и клинок принял тебя.
— Спасибо, для меня это честь, — сказал он твердо, легонько поклонился. Шершавая кожа на рукояти клинка приятно терлась о ладонь, на душе становилось легче. Хоть и идешь на верную смерть, но с оружием в руках. А значит, без боя не сдашься, а это уже не мало, уже не позор. И кто знает, быть может, он пройдет инициацию и этот кошмар кончится. Тогда его жизни не будет угрожать никакая Черная ложа, никаких убийц и колдунов. В детстве Анри припоминал, как восторгался рыцарями из романов, читал и про злых колдунов, что похищали принцесс. Но почему-то никогда не думал, что придется влезть в шкуру такого рыцаря. И пускай нету принцессы, нет того лоска и пафоса, а все-таки рыцарь. Какой никакой, а все-таки…
— Ты настоящий рыцарь, Анри, — сказала Ситара, красивые пухлые губы растянулись в улыбке, в глазах мелькнули отблески нежности. Или, может, показалось, и это был голубой свет портала?
Маркиз не знал куда деваться, кожа на щеках потемнела, глаза поспешно отвел в сторону. Сердце так бухнуло, что закололо в мозгу, перед глазами поплыли темные круги. Может с разбегу сигануть в портал, чтоб не видела моего конфуза?
Но не прыгнул, сдержался, приложил ладонь ко лбу, сказал решительно:
— Тогда за меч, и на ристалище.
Сслар вновь обнажил крупные острые зубы, видать оценил фразу, или так улыбнулся на прощание.
— Ус-спехов, — прошипел он мягко. — Ус-спехов тебе, человек.
* * *
Анри не помнил, как вошел в портал, в уме отложилась яркая вспышка, тело пронзили копья света. Уже не видел, зрение угасло, вспышки слишком яркие, в глазах выплясывают мелкие цветные точки, грудь распирает изнутри неведомая сила, могучая страшная. Кажется, вот-вот взорвешься, и тут будто дернуло за ноги, хотя ступни стоят на твердом, но тянет вниз, свирепо, рывками. Как зверь что ухватил жертву, разве что не рычит. Анри испугался, выхватил меч из ножен. Не ясно испугались ли меча, но дергать перестали.
Конечности дрожат как на лютом морозе, земля под ногами расползается с треском, всасывает как трясина. Может она и тянула? Анри глянул вниз, под ноги, голова наклонилась, а чувство будто глядит вверх, и глаза есть и там на макушке. Мир словно перевернулся, и он как в песочных часах сыпется сверху вниз по песчинке, а каждая песчинка он сам. Маленькие части сморят, видят себя и другие части и все в целом. Такое трудно представить, Анри пробовал потом, но не получалось, в уме такое не умещается.
Когда песчинки слиплись воедино, в ушах пронзительно загудело. Гул нарастал и нарастал, пока не превратился в тонкий комариный писк. Под ногами затряслось, заходило ходуном, будто в недрах просыпается громадный змей, толкает могучим телом земные пласты. И ничего не видно, перед глазами темно, как в подземелье, лишь трепещет вдалеке серая тряпка, растет понемногу, уже не тряпица-простыня.
