У реки нас встречали женщины, дети и немногие мужчины, оставленные для поддержки и охранения. Навезли снеди – все, что было, привезли, разве пожалеешь? Я смотрел на глубокие кадки с медом, туши свиней, бычков, оленей, жарящихся на вертелах. Десятки сотен уток и гусей лежали в плетенках, коричневые, копченые, исходили ароматным жирком. Упревали каши из гороха, гречки, пшена и пшеницы.
Лишь немногие из женщин встречали нас плачем и криками. Лишь немногие воины отдали свои жизни, чтобы совершилось сегодня чествование, чтобы покорить абров на веки вечные. И за едой и питьем я думал: а что дальше? Временная остановка или это наш путь в этом мире? И встречался глазами со своими за столом. Не было лишь Малинина, еще не вернувшегося из концлагеря абров. Рассудительный Илья, в безрассудной надежде вернуть выдуманную Лену отправившийся со мной, Катенька, наша Елена Троянская, влюбленная в мир вокруг себя и в себя в этом мире, Исаев Кирилл Эдуардович, кинувшийся в местную войну, но не забывший глобальную – с самим Господом-Императором, Марго, может быть, чуть-чуть жалеющая о своем безрассудном решении идти с мужем, Семен Кочетов, продолжавший исследовать границы собственных возможностей в тех рамках, что даровал нам Бог-Отец. Михайлов, честно затаивший желание убить меня до лучших времен. И я, во что бы то ни стало решивший вернуть свою Лену, А еще?.. свою память, свою судьбу, свою свободу…
– Воевода! Если ты не решишься сейчас, ты, вместо силы и свободы людей, еще сможешь застать рабство. Сильный становится сильным от преодоления препятствий, без этого слабеет самый могучий, – говорил я ему в ухо. А во второе вкрадчиво вливал яд Исаев:
– Абры узурпировали волю Бога-Отца. Кто, как не ты, может восстановить справедливость и вернуть все на свои места. Наш Господь может в любой момент вернуться, и что он увидит? Те, кто созданы по образу и подобию, вынуждены воевать с низшими слугами. Не пора ли тебе, воевода Ставр, восстановить справедливость и скрытую волю Бога-Отца: стать во главе Империи, чтобы Господь, по возвращении, порадовался.
И пили, и кричали славу воеводе, и воинам, и всем людям, победившим нелюдей. И, поднимая золотой кубок с вином, отвечал Ставр:
– Конь неезженый, только кормленый хилеет, жиреет. Сердце остужается праздностью. Рука сохнет без труда. Мы узнали о нашей силе после победоносной войны. Если войско остынет, станем мы слабее абров. Войску война – дело нужное. – И, помолчав, добавил: – Большому войску – дело большое…
26
НЕ МЫ ПРИШЛИ, А К НАМ ПРИШЛИ
Поражение странным и непостижимым для людей образом изменило абров: в плену они обрели смысл своего существования. Часто можно было теперь увидеть абра, на ходу заглядывающего человеку в глаза, – горели оранжевые глаза с вертикальной щелочкой зрачка, – было в них лишь желание угадать волю людей и быть счастливым от случайного одобрения хозяев. Очень странно.
Арсун легко, словно актер, сбросивший роль захватчика, но оставшийся для своих непререкаемым авторитетом, рассуждал вслух:
– Это, конечно, кнехты. Появились ниоткуда, всех взбаламутили, перевернули все с ног на голову и заполонили дворец и столицу.
– Расскажи о них подробнее. Как они выглядят? Кто они? Что им нужно? – спрашивал Ставр.
– Мы не знаем. Абры всегда занимались садоводством, следили за канализацией, водопроводом. Мы были слугами Господа, его рабочими слугами. И мы не были вхожи во дворец, только по работе. Кнехты появились прямо из покоев Императора. Господа давно не было. Он вновь отсутствовал, и все решили, что кнехты посланы им. Хотя кнехты сразу стали нарушать порядок.
– В чем это выражалось?
– В чем? Например, заявили, что мы, абры, на самом деле не рабочие, а любимые дети Отца нашего Господа, что Бог через них, кнехтов, обязал нас заставить людей исполнять пашу работу, что люди – самые ничтожные, обреченные на подлую жизнь существа. Кнехты убедили нас свободно размножаться.
– То есть как? – не выдержал Исаев.
– Раньше было правило, что за свою жизнь женщина-абра может породить только двоих детей, редко – троих. Это при том, что обычная кладка яиц может доходить до тридцати-сорока. Кнехты убедили снять все ограничения рождаемости, так что за последние полвека наша численность увеличилась раз в сто. Ограничения, конечно, остались, потому что все упирается в количество еды. Но так или иначе, численность наша возросла настолько, что часть наших была послана на окраины завоевать диких людей. Так кнехты называли вас.
– Сколько же всего абров? – интересовался Ставр.
– Сто, может, двести тысяч, точно никто не знает.
– Кто-то должен знать?
– Наверно, кнехты.
– Сколько их? Сколько кнехтов? И кто же все-таки они?
– Их, наверное, тысяч пять-шесть. Видом они как вы, только не носят одежды, потому что покрыты густой бурой шерстью. Поменьше вас, но силы такой же.
Ставр спрашивал, думал и считал.
Пути в замок, расположение замка. Длину дорог. Ширину реки у столицы.
И высоту городских стен.
Сколько живет людей, ставших рабами, что они могут.
Какие бойцы кнехты.
Насколько смелы.
Насколько трусливы.
Что было раньше, уже не будет. Новое пришло, и жизнь стала другой. Непостижимое завладело сердцами, и, глядя на свое, привычное и родное, каждый думал: а как там? и что там? и кто там?
Господь Отец наш не успел отлучиться, как слуги Сатаны завладели Империей. Кому, как не любимым слугам Бога, одолеть воинство Сатаны и вернуть все назад, сделать все как было раньше, при Господе.
Воевода Ставр хочет пощупать нашей стрелой силу Сатаны. И это хорошо! Да и то, не люди ходили в столицу, а эти самые кнехты послали абров.
Теперь пусть ощутят нашу силу.
Пригорок возвышался над бескрайней степью. Немного, но для ровной, как море, местности и этого достаточно. Мы поместились все впятером; кроме меня, Кочетова, Михайлова и Ильи, был с нами и Мстиша, за время похода привязавшийся ко мне. Верхом он казался единым с конем, словно кентавр, передовые отряды которых, как предупреждали абры, уже могли встретиться нам в любой момент.
Мстиша переминался на коне и этим заставлял животное, единое с человеком, нервно переступать ногами. Черты его лица были достаточно тонки, но потом природа, словно убедившись, что творению не понадобится добывать пропитание ликом, допустила грубость в отделке, не скрыв, впрочем, доброты и простодушия, так нравящихся женщинам и вызывавших инстинктивную симпатию у мужчин.
Мы стояли и смотрели за широкую реку, на противоположный берег, такой далекий, что остро слепящий водный разлив скрывал границу песчаного пляжа, за которым вновь начиналась степь.
