— За славного воя Силиверста поднимем чары! — торжественно произнес он. — За землю Русскую сложившего голову! Честь и слава ему!
Поднялись все, даже Ругер, даром, что немец. Торжественно выпили. Молча сели за стол. Первым заговорил Добрыня:
— Никита, вы сейчас куда направляетесь?
— Как куда? Конечно домой, в Киев! — весело сообщил Никита.
— Уф! — с облегчением выдохнул Добрыня, толкнув в бок Дуная. — Это удача!
— А в чем дело-то? — заерзал на лавке Кожемяка.
— Вы когда в город входили, ничего необычного не заметили? — вновь спросил Добрыня.
— Как же, не заметишь тут! — воскликнул Никита. — Кое- как за городские ворота пропустили, говорят, степняки лютуют!
— Вот — вот, — согласился Добрыня, — степняки. Только странные какие-то степняки.
— Знаем, — отозвался Кожемяка, — нам местные стражи говорили.
— Вы слышали, а мы с Дунаем видели! Нужно срочно предупредить князя! Мы со срочным поручением в Литву. Возвращаться в Киев не с руки. Так что вам придется Владимира предупредить!
— Да какой разговор! — подскочил с лавки Никита.
— Не все так просто! — возразил Добрыня. — Это нам повезло: доехали без шума. А вот как вы доберётесь…не знаю. Но предупредить нужно обязательно!
— Не волнуйся, Добрыня! — старался успокоить витязя Никита. — Доберёмся обязательно и предупредим! С утра пораньше выйдем. Затемно.
— Неспокойно у меня на душе, — пожаловался Добрыня, — что за напасть новая неизвестная на Руси, завелась.
* * *
— Ты нашел?! — обжигая Толмана пекленским жаром, ревел Мор.
— Нет, о мой бог! — закрывая от яростного пламени лицо руками, проблеял Толман.
Волосы на его голове трещали, в ноздри лез запах паленой шерсти. Мор стремительно менялся, превращаясь в чудовище, покрытое бронёй роговых чешуек. С длинных клыков срывались капли ядовитой слюны. От нее земля шипела, пузырилась, расцветая черными проплешинами язв.
— Болван! — вновь взревел монстр, окутываясь языками пламени. — Брось все дела! Это важнее! Они сейчас находятся в городище Медвежье Ушко, что на окраине степи и леса!
— Я знаю это городище, повелитель!
— Найди их и отбери меч! С ним я обрету еще большую мощь! Как жаль, — взревело существо, — что я сам не могу открыто вмешиваться в дела смертных! Пока не могу! Сделай это!!! И я вознагражу!!!
Из открытой пасти Мора хлынул поток раскаленной лавы, поглощая Толмана с головой.
— А-а-а!!! — закричал Толман, пытаясь закрыться от смертоносной струи…
На крик повелителя в юрту сбежалась вся охрана: впереди вездесущий Карачун. Сбившись в кучу, они вопросительно глядели на хана. Толман со страхом огляделся: он покинул, наконец, ужасный мир жестокого бога. Ханского сына трясло, но он сумел совладать с предательской дрожью. Повелительным жестом он отправил стражу, оставив только преданного Карачуна.
— Ты опять был там? — участливо спросил Карачун.
Он давно уже всё знал и полностью разделял взгляды господина. Толман лишь устало качнул головой.
— Что нужно делать? — наливая чашу вина и поднося её хозяину, осведомился Карачун.
Хан припал к чаше, поглощая содержимое жадными глотками. Осушив чашу, повелитель жестом потребовал наполнить её еще раз. Наконец смочив пересохшее горло и отдышавшись, он произнес севшим голосом:
— Срочно! Лучших из лучших! Нет!!! — его голос сорвался на визг. — Всех! В городище Медвежье Ушко! Сейчас же! Немедленно! Взять в кольцо! Потребовать выдать двух путников, пришедших в городище вчера! Если не выдадут — сжечь город дотла! Всех, кто выживет — в жертву Мору! Но найти меч!!! Меч!!! — из последних сил крикнул Толман, без чувств падая на убранный шкурами пол.
Карачун бережно перенес тело повелителя на ложе. Аккуратно уложил, накрыв шкурой барса. После неслышно вышел из шатра: нужно было отдать распоряжения. Через некоторое время хан зашевелился, пришел в себя. Словно в бреду, он шептал одно лишь слово: меч, меч, меч… Возрастающая мощь древнего демона одновременно и пугала, и радовала Толмана. Обильные кровавые жертвоприношения делали своё дело: Мор стремительно набирал силу. Да, после договора с новоявленным богом, после первых принесённых ему жертв, жизнь Толмана резко изменилась. После нескольких удачных набегов могущество младшего ханского отпрыска выросло до недосягаемых высот. Мор всегда знал, куда направить хищных воинов хана. Вдруг, ни с того ни с сего, умирают старшие братья. Один упал с необъезженной лошади и сломал себе шею. Еще двое что-то не поделили и в междоусобной, кровавой бойне и порешили друг друга. Четвертый испил несвежего кобыльего молока и умер в страшных мучениях. Еще троих унесла неведомая болезнь. Тяжелые несчастья преследовали род славного хана Кури. Толман понимал, что всё это часть договора с Мором. Отряды батыров, оставшись без предводителей, потянулись к Толману, самому сильному на тот момент хану в степи. После каждого удачного набега, а они все были удачными, воины хана сгоняли несчастных пленников, оставшихся в живых, и резали во славу Мора, обильно поливая кровью золотого идола. Во время жертвоприношений идол разрастался до гигантских размеров, выпивая кровь жертв без остатка. После он вновь сжимался до прежнего размера, так что легко помещался в седельной суме. Чем сильней становился Мор, тем сильнее становился и сам Толман. Теперь Мор потребовал от Толмана найти меч. Дни и ночи рыскали по степи дозорные, но обнаружить двоих путников так и не смогли. Толман вздрогнул от ужаса, вспомнив последнюю встречу с Мором. Сейчас осечки быть не должно — Мор не ошибается никогда! Он получит свой меч, станет еще могущественнее. И он не забудет своего верного прислужника. Толман откинул шкуру барса, которой его укрыл заботливый слуга и, кряхтя, поднялся с ложа.
— Карачун! — негромко позвал он.
Верный Карачун не замедлил явиться на зов.
— Тебе уже лучше, мой господин? — участливо спросил он.
Толман утвердительно качнул головой.
— Передовые отряды уже должны быть в городище! — доложил Карачун.
— Готовь нам лошадей, — слабым голосом распорядился Толман. — Мы тоже едем. Я должен проследить!
Карачун неслышно испарился, словно утренний туман. И через мгновение резвые мохноногие степные коняги несли повелителя и его слугу вперед, к намеченной цели.
* * *
— Хозяин! Еще вина! — стукнув кулаком по столу, потребовал подвыпивший Кожемяка.
— Всё! — остановил распоясавшегося Никиту Добрыня. — Хватит! С утра все должны быть как огурчики! Сейчас на боковую, а утром, чуть свет, будем выбираться из города! — распорядился он.
