— Это, как и говорит первосвященник, опасная игра. — Архонт Анаста впервые заговорила глубоким и хриплым от старости голосом. — Поставьте церковный закон над общим правом за нашими дверями, и вы обеими руками примете власть императора как свою собственную.
— Тоже верно, архонт Анаста. Я никогда не могла спорить о политике с женщиной, которая учила меня этому с самого начала. — Настоятельница выдавила из себя улыбку, как будто она не была придавлена колодкой и не истекала кровью, а вместо этого обсуждала тонкости науки за школьной партой. — Однако, забирая Нону из Хэрритона, я никогда не ставила один закон выше другого. Я не упомянула о своей должности. Я просто напомнила стражникам о своей давней дружбе с начальником тюрьмы Джеймсом и сказала, что забираю девочку. Никто из них не пытался остановить меня или даже приказать мне прекратить, и поэтому казалось вполне разумным предположить, что они были счастливы, что я взяла ее. Я более чем готова подвергнуться любой проверке на истинность... я слышал, что есть выпускники академии, которые могут определить, лгут ли им, и...
— Истина — очень туманное понятие. — Архонт Фило принял еще более скорбный вид и снова уставился на свои колени.
— Ха! — раздался лающий смех архонта Краттона. — Они даже не пытались остановить вас?
— Да, не пытались.
— Ну, это их некомпетентность. Если они позволили вам забрать девочку, это молчаливое разрешение! — Он стукнул себя кулаком по бедру.
— Если вам больше нечего сказать. — Первосвященник Джейкоб, осознав, что все еще стоит, тяжело опустился в свое величественное кресло. — Если вы продолжаете настаивать на своем отказе извиниться, тогда мы можем перейти к вынесению приговора.
— Я выступаю за то, чтобы обвинения были сняты. — Архонт Краттон пренебрежительно махнул рукой над головой. — Кто со мной?
— Краттон! — Первосвященник с трудом поднялся со стула. — Я бы посоветовал вам отнестись к этому делу серьез...
— У меня своя голова на плечах, Джейкоб. Будь прокляты старые долги и старые секреты, если они означают продажу моей души за золото Таксиса.
Архонт Фило поднял лицо к залу:
— По-видимому, в этом судебном деле нет оснований для разбирательства. — Он не казался счастливым по этому поводу, но Нона спросила себя, бывал ли он когда-нибудь счастлив по любому поводу.
Архонт Анаста уставилась на Настоятельницу Стекло таким пристальным взглядом, что Ноне показалось, будто она протягивает руку, чтобы найти между ними нечто материальное, невидимый железный прут:
— Это можно было бы сделать лучше, Стекло.
— Я знаю.
— Чище. Резче. Яснее. Как я всегда учила. — Архонт сузила и без того узкие и искусанные губы. — Это... это было грязно, неаккуратно, неуверенно.
Настоятельница Стекло склонила голову.
— Но ребенок не должен страдать от твоей ошибки. Это не то дело, за которое надо отвечать.
Настоятельница начала сползать на пол, охранник шагнул вперед, чтобы не дать ей упасть.
— Архонт Невис, решение остается за вами. — Первосвященник подошел и встал за креслом толстого архонта. — По крайней мере, я знаю, что на вас можно положиться в понимании того, где лежат наилучшие интересы церкви.
Архонт Невис бросил взгляд поверх шеренги своих собратьев-архонтов. Он нервничал, пот выступал маленькими колечками в седых волосах, прилипших ко лбу.
— Я...
— Прошло больше лет, чем нам обоим хотелось бы упоминать, Невис, — сказала Настоятельница Стекло, стряхивая с себя охранника и выпрямляясь. Она говорила так, словно их было только двое, а Нона и остальные — не более чем тени. — Тот мальчик и та девочка не узнали бы нас. Мы уже стары. Изменились. Но я помню. Однажды ты сказал. Однажды. Что я смогу попросить тебя о чем угодно. Я сомневаюсь, что ты думал, что мне понадобится так много времени, чтобы попросить. И этот единственный раз — сейчас. И это «о чем угодно» — вот это.
— Я помню. — Невис побледнел еще больше, каждая жилка на мраморе его тела посинела. — Мы были детьми, Шелла. Играли в детские игры. Ты не можешь ожидать...
— Фокус луны, Невис. Лед вокруг нас загорелся красным и начал испаряться...
— ...и коростели поднялись в небо и их песня...
— Очень трогательно. — Первосвященник Джейкоб с треском опустил свой посох. — Но архонт Невис больше не мальчишка с круглыми глазами, вздыхающий по дочке кожевника. Великий Предок, женщина! Невис платит свои долги всей церкви. Тот, кто повелевает казной веры, занимается долгами более взрослого характера. Архонт, давайте покончим с этим фарсом.
— Я... — Архонт Невис поднял палец к груди, так, чтобы первосвященник его не заметил. Только настоятельница. — Дело не имеет под собой никаких оснований. Ему не на чем стоять.
По залу прокатился шепот одобрения среди охранников и слуг. Снаружи раздались восторженные крики, хотя Нона понятия не имела, как эта новость так быстро дошла до женщин и девушек, стоявших перед залом. Архонт Краттон уже был на ногах, его кресло качалось позади него.
— Снимите с нее эту проклятую колодку! Она — настоятельница церкви!
Нона обнаружила, что стоит прямо и без всякой поддержки, ее путы теперь не были бременем, а на губах зазвучал крик вызова.
Охранник двинулся, чтобы повиноваться, держа наготове тяжелый ключ. Громкий треск посоха первосвященника о камень прорезал громкие голоса:
— Отменить.
— Что? — Нона вытаращила глаза. Даже архонты выглядели потрясенными. Она взглянула на настоятельницу. — Он не может...
Из всех них только Настоятельница Стекло, казалось, не удивилась:
— Это большой шаг, Джейкоб. Ты уверен, что хочешь...
— Это суд, и вы будете обращаться ко мне по титулу! — Первосвященник Джейкоб тяжело опустился в свое кресло. — Ваше беспокойство замечено, настоятельница. Я уверен, что вы беспокоитесь обо мне, а не о своем неизбежном и... неудобном... уходе из этого монастыря и из церкви в целом.
Настоятельница Стекло поджала губы:
— Должность первосвященника покоится на четырех столпах. Мой долг — посоветовать вам не выбивать их из-под себя.
— Отмечено. — Первосвященник повернулся к своей помощнице в черном, скрипевшей пером по свитку. — Обязательно запиши это, Греха. Теперь — к вынесению приговора.
— Я забрала Нону из тюрьмы, потому что она — Щит. Предок приказал мне сделать это в видении. — Настоятельница Стекло не повышала голос, но каким-то образом сумела собрать все внимание, которое первосвященник держал минуту назад, и, в тишине зала, сосредоточить его на себе.
— Чепуха! Чепуха... — Первосвященник попытался отмахнуться от этой мысли. — Это глупость, отчаяние. Это было бы неправдоподобно, даже если бы эти слова были первыми из ваших уст, когда мы прибыли. Но произнести их за мгновение до того, как вас приговорят к отрезанию языка... ну... это ниже вашего достоинства. Это ниже настоятельницы Предка!
— Чт... — Нона хотела спросить, что такое Щит, но настоятельница поставила свою большую ногу поверх маленькой.
— У Щита будет почти столько же врагов, сколько у Аргаты. Моим долгом было защищать ее до тех пор, пока она не сможет защитить себя и Избранную. Она всего лишь ребенок. И она была в безопасности, пока никто не знал ее тайну. К сожалению, вы заставили меня сделать пагубный выбор: раскрыть правду о ее личности или позволить вам утопить ее в неведении.
— Это просто смешно, Настоятельница Стекло. Любой может претендовать на святое видение, чтобы спастись от правосудия.
— Разве мои первые слова, обращенные к вам в начале суда, не были приглашением подумать, почему я так поступаю? Вместо того чтобы всерьез задуматься над этим вопросом, вы предпочли свалить все на материнский инстинкт, который совершенно отсутствовал до того, как мои менструации прекратились. Я спрашиваю вас еще раз — зная то, что вы знаете обо мне, вы серьезно верите словам, которые вылетели из ваших уст?
Нона знала, что ей чуждо чувство такта, но даже для ее ушей у настоятельницы, похоже, не очень-то получалось убедить гордого человека изменить свое мнение. Она не давала ему ни отступления, ни спасения, и все же он обладал всей властью. Даже архонты не могли сказать ему, что делать.
