Я был по-настоящему восхищен. Я отсутствовал около часа, и за это время Чиффа успел проделать столь серьезную работу. Как исследователь я ему в подметки не годился, это ясно.
— И вы говорили, что у вас нет опыта работы с книгами! — укоризненно сказал я.
— Когда я говорил, его и не было. До сих пор мне не приходилось заниматься подобными вещами. Когда понадобилось, я постарался, и у меня получилось, потому что у меня все всегда получается. Это совершенно нормально, сэр Шурф. С тобой тоже так будет. Просто не все сразу.
Я молчал — а что тут скажешь?
— Важно на самом деле вот что, — сказал Чиффа. — Чтобы продолжать работу, тебе нужны эти самые защитные руны. Думаю, это не проблема. В библиотеке Семилистника наверняка найдется и «Подробный перечень защитных рун», и другие полезные книги.
— Где-где?
Я был почти уверен, что ослышался. В библиотеке ордена Семилистника, конечно, могло найтись еще и не такое. Но от этого никому не легче. Резиденция ордена Семилистника была самым неприступным местом в Соединенном Королевстве. Что-что, а запираться эти ребята умели. Я слышал, что сам Лойсо Пондохва, поклявшийся извести на корню весь орден Семилистника и его Великого Магистра Нуфлина Мони Маха лично, был вынужден отступиться от Иафаха — и это колдун, о котором говорили, что все мы живы лишь потому, что лень и мечтательность Лойсо превосходят его ярость и могущество, в противном случае он не только от Ехо, а и от всего Мира камня на камне не оставил бы. И как, интересно, я доберусь до книг при таком-то раскладе?
— Я же сказал: в библиотеке Семилистника. Не притворяйся, что не расслышал. И не смотри на меня как на безумца. Во-первых, мы с Нуфлином союзники, хотя афишировать это не любим. Его резонов я не знаю, а мне, честно говоря, не слишком приятно в этом признаваться. Я уже говорил тебе, Нуфлин Мони Мах — единственный Великий Магистр, который не только верит в скорый конец Мира, но и предпринимает серьезные усилия, чтобы его предотвратить. И это, увы, единственное достоинство бедняги Нуфлина. Впрочем, нет. Второе его достоинство состоит в том, что у него нет брата-близнеца. Так что знакомить вас я, пожалуй, не буду, вряд ли вы друг другу понравитесь. Но Нуфлин нам с тобой и не понадобится. Делами Семилистника сейчас заправляет мой старинный друг. Я вас сведу, может быть, даже прямо сейчас, чего тянуть? Только пошлю зов, спрошу разрешения.
Переговоры отняли у него всего несколько секунд и оказались успешными.
— Можем идти, — объявил Чиффа. — Не обидишься, если я спрячу тебя в пригоршню? Это проще, чем учить тебя прямо сейчас искусству Темного Пути, да и времени у нас мало.
Я не успел ответить, потому что он действовал быстрее, чем говорил, при том что тараторил как заведенный. Пока я раздумывал, допустимо ли обращаться с живым человеком, как с неодушевленным предметом, Кеттариец успел не только уменьшить меня до ничтожнейших размеров, спрятать между большим и указательным пальцами — до сего дня я был совершенно уверен, что таким способом хорошо разве что мебель таскать, — но и принести к месту назначения, а там вернуть мне прежний вид. Я как раз успел решить, что его идея мне не слишком нравится, но поскольку все уже случилось, спорить не имело смысла. Тем более процедура не показалась мне мучительной, я вообще почти никаких перемен не успел заметить, только голова слегка закружилась, но это ощущение было скорее приятным, даже удивительно.
Оглядевшись, я обнаружил, что мы находимся в очень маленькой комнате с низким потолком, обставленной чрезвычайно скромно, чтобы не сказать — бедно. Зато окна выходили в сад, роскошь которого даже я, человек далекий от садоводства, не мог не оценить по достоинству.
Пока я осматривался, с треском распахнулась хлипкая дверь, расписанная уродливыми узорами, больше всего похожими на следы, оставленные на песке агонизирующими змеями. В комнату вошел молодой мужчина такой ослепительной красоты, что она показалась мне не столько приятной глазу, сколько совершенно неуместной в данных обстоятельствах. В самом деле, тут такие дела творятся, мне Перчатки Смерти надо мастерить, и еще неизвестно, как выжить в ходе этого рукоделия; в Соединенном Королевстве который год гражданская война, и вообще Мир скоро рухнет, а он тут ходит с таким видом, словно нет у человека более важной задачи, чем быть красивым. Примерно таковы были мои ощущения, хотя, высказанные вслух, они, я сам вижу, звучат чрезвычайно нелепо.
— И вот ведь заметь, Джуффин, — невозмутимо сказал красавчик, — это вовсе не часть тщательно отрепетированного спектакля, специально предназначенного для покорения сердца твоего юного приятеля. Просто ты обычно говоришь: «Я сейчас», а приходишь в лучшем случае минут через пять. А сегодня вдруг взял да и объявился без промедления, вот и застал меня врасплох.
— Ничего, — ухмыльнулся Чиффа, — так даже лучше. Но, будь добра, прими все-таки нормальный человеческий вид. А то смотреть больно.
— Больно ему, видите ли…
Не договорив, приятель Чиффы вдруг пронзительно завизжал и принялся вертеться волчком вокруг своей оси. Я начал думать, что Кеттариец предпочитает общаться исключительно с безумцами, потому и мной заинтересовался, а вовсе не по каким-то другим причинам. Впрочем, еще и не такие причуды бывают у могущественных колдунов, некоторые, я слышал, вообще со степными менкалами спят, и ничего.
Все это, надо сказать, изрядно сбило меня с толку, поэтому я так и не заметил момент, когда ослепительный красавец превратился в маленькую, полную и совершенно седую леди.
— …будь честен: тебе просто завидно. — Она закончила фразу, начатую красивым молодым человеком, и почему-то звонко рассмеялась. Потом подошла к Чиффе, приподнялась на цыпочки и крепко его обняла.
— Какого прекрасного мальчика ты ко мне привел, — сказала она. — Сын Белой Льясы, как же, и, кажется, весь в мать. Благодари темных магистров, что он не девочка, отобрала бы, не спрашивая. Когда его матушка спелась с Хонной, я локти кусала, что не со мной. Но мальчишки мне ни к чему, так что можешь оставить его себе, радуйтесь оба!
— Да уж радуемся, — проворчал Чиффа. — Сэр Шурф сейчас на радостях сознание потеряет, вон как позеленел.
Терять сознание я, конечно, не собирался. Но мне и правда было нехорошо. Не от внезапных превращений и непонятных разговоров, а от близкого присутствия этой пожилой женщины. Если верить не глазам и ушам, а нахлынувшим на меня ощущениям, она была самым прекрасным и ужасающим существом из всех, кого я когда-нибудь видел. Тот же Чиффа рядом с ней казался простым и понятным, почти уютным, почти безопасным, хоть снова в пригоршню к нему прячься.
