Сиденья удобные, если вам нравится плюшевая мебель. Стефан с видом глубокого удовлетворения опустился в кресло. Я отодвинулась на самый край козетки: здесь сиденье было немного тверже, но подушки все равно обволакивали.
Сэмюэль сел в такое же кресло, как Стефан, но тут же вскочил, как только начал погружаться. Он встал у меня за спиной и стал смотреть в большое окно, доминировавшее в комнате. Первое окно, которое я встретила в этом доме.
Сквозь него струился лунный свет, падал на лицо Сэмюэля. Тот закрыл глаза и купался в нем, и я видела, что луна призывает его, хотя сейчас и не полнолуние. Со мной луна не общается, но Сэмюэль однажды поэтически пересказал мне ее песню. Выражение блаженства на лице, с каким он ее слушал, делало его прекрасным.
Не я одна это заметила.
— Как ты красив, — послышался голос; низкий чуть хриплый европейский голос. Говорила женщина в шелковом платье с глубоким вырезом, которое казалось странным в соединении с кроссовками для бега и спортивными гольфами.
Ее рыжеватые светлые волосы были убраны с элегантной небрежностью, заколоты множеством булавок и позволяли увидеть свисающие бриллиантовые серьги, составлявшие пару с ожерельем на шее. Около рта и глаз виднелись легкие морщинки.
Запах ее слегка напоминал запах Стефана, поэтому я предположила, что она вампир, но морщинки на лице меня удивили. Стефан выглядел не старше двадцати, и я почему-то решила, что все неживые подобны вервольфам, клетки которых сами восстанавливаются, ликвидируя последствия возраста, болезней и жизненных переживаний.
Женщина вплыла в комнату и направилась прямо к Сэмюэлю, который повернулся и серьезно посмотрел на нее. Когда она прислонилась к нему и встала на цыпочки, чтобы лизнуть в шею, он рукой ухватил ее за основание черепа и посмотрел на Стефана.
Я немного передвинулась к краю сиденья и повернулась, чтобы иметь возможность смотреть через спинку кресла. Я не очень тревожилась из-за Сэмюэля — он в любую минуту был в состоянии сломать женщине шею. Может, человек не смог бы этого сделать, но он не человек.
— Лили, моя прекрасная Лили, — вздохнул Стефан, разряжая напряжение в комнате. — Не лижи гостей. Это дурные манеры.
Она остановилась, прильнув носом к коже Сэмюэля. Я сжала ручку кинжала Зи, надеясь, что мне не придется им воспользоваться. Я не сомневалась, что Сэмюэль сумеет за себя постоять, но ему не нравится причинять боль женщинам, а Лили Стефана выглядела очень женственной.
— Она сказала, что у нас для развлечения будут гости. — Лили говорила, как капризный ребенок, которому пообещали игрушку, но не дали.
— Я уверен, она имела в виду, что ты будешь развлекать гостей, дорогая.
Стефан не сдвинулся в места, но плечи его были напряжены, и он переместил вперед свой вес.
— Но он так вкусно пахнет, — прошептала Лили.
Мне показалось, что она наклонила голову вперед, но, должно быть, я ошиблась, потому что Сэмюэль не шевельнулся.
— Он такой теплый.
— Он вервольф, дорогая Лили. Тебе такая еда не понравится. — Стефан встал и медленно обошел мое кресло. Взяв одну из рук Лили, он поцеловал ее. — Проиграй нам, моя милая.
Он мягко отстранил ее от Сэмюэля и сопроводил к открытому пианино, стоявшему в углу комнаты. Подтянул банкетку и помог Лили сесть.
— А что играть? — спросила она. — Только не Моцарта. Он слишком груб.
Стефан кончиками пальцев погладил ее по щеке.
— Играй что хочешь, а мы послушаем.
Она вздохнула, опустив плечи, потом, как кукла-марионетка, распрямилась с ног до головы и опустила руки на клавиши.
Мне не нравится фортепьянная музыка. В Осиновом Ручье, когда я росла, была только одна учительница музыки, и она играла на фортепиано. Четыре года я ежедневно по полчаса барабанила гаммы и с каждым годом ненавидела пианино все больше. Оно ненавидело меня в ответ.
Мне потребовалось совсем немного времени, чтобы понять, что насчет пианино я ошибалась, — по крайней мере когда на нем играет Лили. Казалось невозможным, что все эти звуки исходят от небольшого инструмента и производит их эта хрупкая женщина перед нами.
— Лист, — прошептал Сэмюэль, отходя от окна и садясь на спинку моего кресла. Потом закрыл глаза и стал слушать — точно так, как слушал луну.
Как только Лили сосредоточилась на музыке, Стефан отошел от пианино. Он остановился за мной и протянул мне руку.
Я взглянула на Сэмюэля, но он был поглощен музыкой.
Я взяла руку Стефана и позволила ему поставить меня на ноги. Он отвел меня в самый конец комнаты и только тут выпустил.
— Она такая не потому, что вампир, — заговорил Стефан негромко, так, чтобы его слова не заглушали музыки. — Ее творец нашел ее в дорогом борделе, она играла там на рояле. Он решил, что она нужна ему в семье, и потому забрал ее, прежде чем понял, что она тронутая. В обычном случае она была бы милосердно убита: опасно иметь вампира, который не может себя контролировать. Я знаю, что вервольфы поступают так же. Но никто не мог лишиться ее музыки. Поэтому ее держат в семье и охраняют, как сокровище. — Он помолчал. — Обычно ей не разрешают ходить самостоятельно. Всегда назначают кого-то присматривать за ней и сохранять ее — и наших гостей — в безопасности. Может, госпожа просто забавляется.
Я смотрела, как тонкие руки Лили извлекают из инструмента звуки, полные интеллекта, которого у нее самой не было. И думала о том, что произошло, когда Лили вошла в комнату.
— Сэмюэль неправильно себя повел? — поинтересовалась я.
— У нее не было ни одного шанса. — Стефан невесело покачивался на каблуках. — У нее нет опыта для того, чтобы справиться с сопротивляющейся добычей, а Сэмюэль опытен и стар. Лили для нас драгоценна. Если бы он причинил ей вред, вся семья требовала бы мести.
— Тише, — сказал Сэмюэль.
Лили долго играла Листа. Не ранние лирические пьесы, а одно из тех произведений, который он сочинил, услышав игру Паганини. Но прямо посредине безумного потока нот она переключилась на мелодию, которую я не узнала, что-то мягкое и расслабленное, которое разлеглось в комнате, как ленивый кот. Поиграла немного «Биттлз», потом Шопена и еще что-то отдаленно восточное по стилю, прежде чем перейти к знакомой Eine Kleine Nachtmusik.
— Я думал, ты не хочешь играть Моцарта, — заметил Стефан, когда Лили закончила исполнять пьесу и правой рукой начала подбирать мелодию.
— Мне нравится его музыка, — объяснила она клавиатуре. — Но он свинья. — Она дважды ударила по клавишам. — Однако он мертв, а я нет. Не мертва.
Я не собиралась с ней спорить. Особенно когда она снова заиграла. Все молчали.
