Кошка помчалась за ними.
Хорошо, что пони и сам прекрасно соображал, что делать. Тогайранка сейчас не смогла бы направлять его. Низко наклонив голову, пегий крепыш ударился в галоп, скача зигзагами, и, оторвавшись от преследующей его пумы на значительное расстояние, припустил напрямую, в сторону пологого склона, заваленного стволами упавших деревьев и валунами. Девушка попыталась направить его в сторону, считая, что там ему будет труднее скакать, но пони продолжал нестись в прежнем направлении. Бринн едва не свалилась, когда он перепрыгнул через валун, а потом взлетел над бревном, один конец которого был придавлен камнями. Перед следующим препятствием, однако, не оказалось расстояния для разбега. Тогда пони встал на задние ноги и перепрыгнул его в такой странной позе!
«Точно заяц», — подумала тогайранка. Оглянувшись, она поняла, насколько правильно пегий крепыш выбрал путь: горная кошка отстала. Преодолев последние препятствия, она помчалась быстрее, но пони теперь тоже скакал во весь опор. Все же пуме удалось догнать его и даже цапнуть когтями за заднюю ногу, но она не смогла сделать ничего большего, начав отставать. Вскоре хищница прекратила преследование.
Пони продолжал скакать. Бринн уселась поудобнее, слегка сдавливая пятками крутые бока коня, а руками лишь чуть придерживаясь за снежно-белую гриву, поскольку инстинктивно чувствовала, что пегий крепыш ее не сбросит. Еще ребенком она не раз была свидетельницей того, как объезжают диких коней для верховой езды, и поэтому хорошо понимала, насколько из ряда вон выходящей была эта их «встреча». Ведь пони прибежал сам, неизвестно откуда, своим появлением сбил горную кошку с толку, а потом добровольно позволил девушке сесть на себя и унес ее от погони.
Тем не менее существовало немало историй о подобном начале взаимоотношений между конем и всадником, что, в общем-то, неудивительно для тогайру, не мысливших себе жизни без замечательных степных пони.
Наконец, удостоверившись, что горная кошка осталась далеко позади, Бринн немного сместилась назад, слегка потянула за гриву и прошептала в ухо пони:
— Эй!
Тот сразу же замедлил бег и остановился. Бринн соскользнула на землю.
— Я очень тебе благодарна, — сказала тогайранка и поцеловала пони в холодный нос.
Молодой жеребец, словно в ответ на ее слова, несколько раз вскинул и опустил голову.
Бринн улыбнулась и почесала его за ухом.
— Где твои друзья? Оставили тебя в арьергарде?
Пони заржал, опустил голову и начал щипать траву, как будто ничуть не торопясь вернуться к собратьям.
Девушка знала, что не от нее зависит дальнейшее развитие этих столь многообещающе начавшихся взаимоотношений, хотя от всей души надеялась, что пони останется с ней. Веревки у нее не было, но даже если бы и была, тогайранка не стала бы использовать ее после того, как он унес ее от смертоносных когтей и зубов дикого зверя.
Нет, она страстно желала, чтобы пони стал ее скакуном и, более того, ее другом — и последнего, может быть, сильнее всего, потому что после гибели Джуравиля и Каззиры чувствовала себя ужасно одинокой. Но это должна быть дружба по взаимному согласию, и, следовательно, теперь все зависело от пегого крепыша.
Бринн снова приласкала пони, вздохнула и не слишком быстро зашагала прочь. И не смогла сдержать улыбки, увидев, что маленький пони последовал за ней.
Спустя час она набрела на небольшую лужайку и решила устроить привал.
— Ну, как мне назвать тебя? — спросила тогайранка, и пони посмотрел на нее таким взглядом, точно понимал каждое слово, — Такого сообразительного, такого храброго, такого ловкого — это ничего, что ты самый маленький в табуне. — Будешь у меня Крепышом, — сказала она наконец. — Если ты, конечно, не против!
Пони снова несколько раз опустил и вскинул голову.
Бринн подумала, что он понял ее, и пришла от этого в восхищение.
Несколько следующих дней они провели вместе. Иногда Бринн скакала на пони, когда тропа была не слишком удобна для ходьбы, но чаще они просто шли — девушка впереди, а Крепыш, по-видимому вполне всем довольный, трусил сзади. Приближалось время холодов.
Бринн напряженно вглядывалась в окружающий ландшафт, надеясь увидеть знакомые приметы — особым образом зазубренную скалу или извилистый ручей, — которые пробудили бы детские воспоминания и помогли найти кочевников-тогайру. Она знала, что в это время года все племена подтягиваются ближе к горам, и в конце концов с облечением заметила тонкие, поднимающиеся в небо струйки дыма.
Взобравшись на пони, она пустила его быстрым шагом. Девушку охватил трепет при мысли о том, что совсем скоро она впервые за десять лет увидит соплеменников. Бринн чувствовала все большую тревогу и вынуждена была снова и снова напоминать себе, что хорошо подготовилась к этой встрече. Тол'алфар обучили ее многим видам искусства, ценимым тогайру, и, отходя от своего обыкновения, часто разговаривали с девушкой на ее родном языке, а не на собственном, так напоминающем пение.
Внезапно Бринн подумала о том, что она, несомненно, знала и раньше, но как-то не обращала на это внимания, — ей никогда не приходилось слышать, чтобы госпожа Дасслеронд или любой из эльфов разговаривали с Эйдрианом на языке Хонсе-Бира. Общение с мальчиком протекало исключительно на эльфийском языке. Только сейчас тогайранку удивила странность такого подхода, и, непонятно почему, волосы у нее на затылке встали дыбом. Ну, как бы то ни было, Эйдриан еще долго пробудет в Эндур'Блоу Иннинес, считала Бринн, не знавшая, разумеется, о том, что тот, фактически еще мальчик, натворив массу дерзких, безответственных поступков, уже покинул Долину эльфов, избежав смертоносного гнева выведенной из терпения госпожи Дасслеронд.
Вскоре пони достиг вершины холма и остановился. На лице девушки расплылась широкая улыбка.
И тут же исчезла. То, что Бринн увидела внизу, было совсем не похоже на лагерь тогайру, как она его помнила. Никаких стоящих кругом шатров из оленьей кожи, в центре которого обычно устраивали общий очаг; никаких свободно бегающих по полям лошадей, столь необходимых для жизни тогайру, или охраняющих их табунщиков. Вообще-то, взбираясь на холм, девушка не удивилась бы, столкнувшись с табунщиком.
Однако его не было, как, насколько Бринн могла видеть, не было и резвящихся коней. И шатров тоже не было! То, что она увидела внизу, представляло собой не лагерь кочевников, а окруженное стеной и рвом поселение. Жилье было сооружено из камня и дерева, между домами тянулись отчетливо различимые дорожки, сходящиеся к просторной центральной площади. Посреди нее стоял самый большой дом в селении: длинное, высокое строение с покатой крышей и маленькими башенками-минаретами на каждом из четырех углов.
