Несмотря на затаенное предвкушение комичной неудачи, жители Тавернеля и все, кто приехал в город на карнавал, умели распознать превосходство мастера, когда видели его. Раздался взрыв восторженного одобрения при виде такого изящного прыжка. Крики и аплодисменты оглушили всех. Лиссет, стоя на причале у старта, услышала резкий, восторженный, изумленный хохот рядом с собой, обернулась и успела увидеть бородатое лицо гораутского корана, сияющее от удовольствия. Но на этот раз он поймал ее быстрый взгляд; их глаза на секунду встретились, потом он поспешно отвел взгляд, словно смутился, что его увидели таким. Лиссет хотела что-нибудь сказать, но передумала. Она снова повернулась, чтобы посмотреть, как Валери справляется с веревкой.
И поэтому увидела благодаря какому-то трюку, углу зрения, вспышке факела далеко внизу на темной реке, как стрела — с белым оперением, запомнила она, белым, как невинность, как зима в середине лета, как смерть — упала с вершины своей длинной, высокой дуги и поразила корана в плечо, сбросив его, обмякшего и беспомощного, с веревки в реку, а смех в ночи перешел в испуганные вопли.
Блэз тоже это увидел краем глаза. Он даже отметил, чисто рефлекторно, с инстинктом профессионала, два высоких купеческих дома из темного дерева на берегу, откуда могла прилететь стрела, спускаясь под таким углом. И он тоже увидел при свете факелов и при ускользающем свете белой луны, теперь выплывающей из-за облаков, белые перья, замеченные Лиссет. Но здесь была разница. Разница была в том, что он знал, что означают эти белые перья, и мелькнувшая еще раньше, в таверне, мысль полностью сформировалась в его голове и привела его в ужас.
К этому моменту он уже бежал. Ошибка, потому что карнавальная толпа вдоль края воды была плотной, а веревка, с которой упал Валери, находилась гораздо ниже по течению. Расталкивая людей и осыпая их проклятиями, работая кулаками и локтями, Блэз пробился сквозь орущую, бурлящую массу народа. На полпути он взглянул на реку и увидел, как Бертран де Талаир яростно гребет в одной из маленьких лодок. Конечно, ему самому следовало это сделать. Теперь Блэз проклинал самого себя и удвоил усилия. Один мужчина, пьяный, в маске, выругался и толкнул Блэза в ответ, когда тот задел его локтем. Даже не взглянув на него, вне себя от страха за Валери, Блэз ударил его в висок так, что тот отлетел в сторону. Он даже не мог сожалеть о случившемся, хотя у него мелькнула мысль — снова рефлекс — о возможности получить удар кинжалом в спину. Такое случалось в испуганной толпе.
К тому моменту когда он добежал до причала у веревки, лодочники вынесли Валери де Талаира из реки. Он лежал на пристани. Бертран уже был там, стоял на коленях рядом с кузеном вместе со жрицей и каким-то человеком, похожим на лекаря. Стрела застряла у Валери в плече; собственно говоря, рана не была смертельной.
Только вот оперение и верхняя часть древка были белыми, а нижняя часть, как видел теперь Блэз, угольно-черной. Он видел черно-белые трико наверху, на площадке второго этажа «Льенсенны», когда певица закончила свою песню и они все собирались уходить. Его обдало жаркой волной тошноты.
Глаза Валери были открыты. Бертран держал голову кузена на коленях и непрерывно шептал ободряющие слова. Лекарь, худой человек с крючковатым носом, седеющие волосы которого были схвачены сзади лентой, коротко совещался о чем-то со жрицей, решительно глядя на черно-белую стрелу. Он сгибал и разгибал пальцы.
— Не надо ее вынимать, — тихо произнес Блэз, стоя над ними.
Доктор быстро и гневно взглянул вверх.
— Я знаю, что делаю, — резко ответил он. — Это поверхностная рана. Чем скорее мы вытащим стрелу, тем быстрее сможем обработать и перевязать ее.
На Блэза внезапно навалилась усталость. Валери слегка повернул голову и смотрел на него снизу. Его лицо оставалось спокойным, слегка насмешливым. Заставив себя посмотреть прямо в глаза корана, Блэз произнес по-прежнему тихо:
— Если ты вытащишь стрелу, ты еще больше повредишь плоть, и яд быстрее распространится. И ты сам можешь погибнуть. Понюхай стрелу, если хочешь. На наконечнике найдешь сиварен и, весьма вероятно, на нижней части древка тоже. — Он посмотрел на лекаря. На лице этого человека отразился животный страх. Он непроизвольно отпрянул. В то же мгновение с тихим, яростным стоном Бертран взглянул на Блэза. Его лицо побелело, в глазах застыл ужас. Ощущая медленно нарастающую в нем тяжелую ярость, словно тучи, собирающиеся вокруг сердца, Блэз снова повернулся к Валери. Выражение лица раненого корана совсем не изменилось; вероятно, он обо всем догадался, подумал Блэз. Сиварен действует быстро.
— Она была предназначена для меня, — сказал Бертран. Его голос звучал, как сухой скрип в горле.
— Конечно, — согласился Блэз. Он знал, он ощущал холодную уверенность, как привкус пепла на языке.
— Мы к этому не причастны, я готов поклясться в этом перед богиней в ее храме, — громко произнес низкий голос Уртэ де Мираваля. Блэз не слышал, как он подошел.
Бертран даже не поднял головы.
— Оставь нас, — сказал он. — С тобой разберутся после. Ты все оскверняешь, куда бы ни шел.
— Я не пользуюсь ядом, — сказал де Мираваль.
— Аримондцы пользуются, — ответил Бертран.
— Он все время стоял на стартовом причале вместе с нами.
Блэз, зная наверняка и чувствуя тошноту, открыл было рот, но жрица его опередила.
— Прекратите пререкаться, — сказала она. — Мы должны отнести его в храм. Кто-нибудь может придумать, как его нести?
«Конечно, — подумал Блэз. — Это же Арбонна. Валери Талаирский, хотя он и коран, не встретит свою кончину в святом убежище дома бога. Он отойдет к Коранносу под темные обряды Риан». С отвращением, сродни новому горю, Блэз отвернулся от жрицы; сейчас она накрыла голову широким капюшоном. Он увидел, что глаза Валери снова смотрят на него, и Блэзу показалось, что на этот раз он понял их выражение. Не обращая внимания на остальных, даже на Бертрана, он опустился на колени на мокрый причал рядом с умирающим.
— Пускай бог даст тебе вечный приют, — хриплым голосом произнес он, удивленный тем, как трудно ему говорить. — Кажется, я знаю, кто это сделал. Я отомщу ему за тебя.
Валери Талаирский выглядел бледным, как пергамент, при свете лун и факелов. Он один раз кивнул головой и закрыл глаза.
Блэз встал. Ни на кого не глядя и ничего не говоря, он зашагал прочь от причала. Кто-то отступил перед ним в сторону; только потом он понял, что это был Кузман, аримондец. Другие также расступались перед ним, но он едва ли замечал их. Его горло было забито пеплом, перед глазами все странно расплывалось. Сиварен на стреле. Белые перья, черно-белое древко. Блэз поискал в себе необходимую ему ярость и нашел, но не смог раздуть ее. Слишком большим было горе, холодное и липкое, свернувшееся щупальцами, как туман среди зимы. Половина горя относилась к Валери, оставшегося у него за спиной, а половина — к тому, к чему он сейчас шел, высокий и мрачный, словно скульптура с барельефа Древних, среди трепещущих факелов, дыма, шума и масок, а вдалеке — по-прежнему — звучал смех карнавала.
