– Так вы сражались на стороне неверных? – задал вопрос испанцу Эндрю де Бов.
– Ну да, – ответил седой испанец, – нам же некуда было деться, а правители Сарагосы хорошо платили Сиду, и нам, простым рыцарям, тоже перепадало немало. Много лет мы провели так, пока Сид не повел нас к Валенсии. И славная победа досталась нам. Взяли мы у мавров пятьсот арабских скакунов, дорогое оружие и доспехи, а золота и серебра столько, что по сто пятьдесят серебряных марок раздали всем воинам в войске, и конным и пешим. Сид призвал меня и сказал: «Хочу я вас послать в Кастилию с вестью об этой битве, где досталась нам славная победа. Королю дону Альфонсу, что так сильно на нас разгневан, чтобы задобрить его, тридцать коней посылаю отменных, все под седлом и с дорогою сбруей». А еще Сид дал мне мешок, доверху полный золотыми монетами, и велел заказать на родине тысячу месс святой Марии Буршсской, а оставшиеся деньги передать донье Химене. Тогда я ответил ему: «Все исполню усердно». И я выехал не один, а вместе с охраной из восемнадцати опытных всадников. Но не добрались мы до Кастилии. Проклятые мавры напали на нас. Мы отбивались, как могли, но их было слишком уж много. Все мои товарищи пали в том неравном бою, а меня окружили и, оглушив, скрутили веревками, далеко увезли и кинули в темницу. Будучи там, на дне смрадной ямы, от других пленных я слышал, что еще много славных сражений выиграл Сид Кампеадор, много отвоевал у мавров земель и, наконец, дошел до самого моря. Почти два года мавры продержали меня. Они, наверное, надеялись получить за меня хороший выкуп, но так и не дождались. Мое здоровье в сырой темнице начало портиться, и, чтобы я не издох раньше, чем принесут выкуп, меня стали держать наверху, в глиняной хижине под охраной. Но вчера я изловчился, добыл для себя оружие, зарубил четверых, захватил лошадь и вырвался. Они, наверное, думали, что я уже совсем немощен, вот и оставили меня на какое-то время без присмотра. Заполучив лошадь, я поскакал через горы в сторону Барселоны, но и мавры от меня не отставали. Все время ехали они по моим следам и начали уже нагонять. Хорошо еще, что у этих неверных с собой не было луков, а то бы я далеко не уехал. И не встреться на пути ваш отряд, верная гибель ждала бы меня.
– Значит, правильно изгнал король твоего Сида, раз он предатель! – с мрачным видом выслушав рассказ испанца, неожиданно выпалил де Бов дерзкое обвинение.
– Он благородный человек и никогда предателем не был, – медленно произнес Гарсия, глядя в глаза толстяку.
– А почему же Сид не заплатил выку п за тебя, раз он такой благородный? – спросил де Бов.
– Кто же его знает? Может, решил, что я ограбил его и сбежал со всем добром, отосланным им королю и жене. А может, что другое: слышал я от нового пленника мавров, что Родриго Диас не так давно сам попал в засаду возле Валенсии и едва не погиб, – проговорил старый рыцарь.
– Да разве не предательство воевать за неверных? Вы же со своим Сидом Христа продали! – не унимался де Бов, все более распаляясь.
– Никто из нас не продал Христа, ибо даже на службе у мавров все мы оставались добрыми христианами, – промолвил испанец, и карие глаза его запылали огнем едва сдерживаемой ярости.
– Не могут добрые христиане служить маврам! Лучше уж смерть! А ты, Гарсия, не достоин называться христианским рыцарем, и я вызываю тебя на бой! – вскричал де Бов.
– Что ж, я принимаю вызов. Сразимся пешими на мечах прямо сейчас! – воскликнул Гарсия.
– Остановитесь, мессир де Бов! Если уж вы считаете себя праведником, то тем более не стоит вам затевать смертоубийство в нашем лагере, – попытался утихомирить шампанского рыцаря брат Адамус.
– Что же, по-вашему, святой отец, я не прав? И разве мавры не слуги Сатаны? – обратился де Бов к капеллану.
– Каждый человек прежде всего человек есть, а все люди есть дети Божии, и даже те, кто отвернулся от Господа нашего, не перестают быть детьми Его, – выговорил монах. Но слова капеллана не слишком то убедили дородного рыцаря, и он произнес:
– А я вот считаю, что мавры есть нелюди, даже кожа у них черная, как у самого Сатаны, и негоже доброму христианину служить им, потому я и хочу сразиться с испанцем. Пусть он в честном бою докажет, что не предавал Христа. Не волнуйтесь, святой отец, мы будем биться не до смерти, а только до первой крови. Если я проиграю, то возьму свои слова обратно, а если стану победителем, то пусть мой противник пострижется в монахи и замаливает грехи весь остаток жизни.
– Не возражаю, но только если проиграешь, то еще и извинишься, – сказал испанец.
Раздалось несколько нервных смешков, но почти все рыцари промолчали. Кто-то кивал одобрительно, а кто-то нет, но в напряженной тишине не прозвучало ни единой реплики. Почти все в отряде слышали о Кампеадоре слишком много всего, и хорошего и плохого, чтобы судить этого воителя и преданных ему людей однозначно. К тому же почти все знали и то, что на землях Испании христиане нередко заключают союзы с маврами против других мавров или даже против других христиан. Это была суровая правда жизни Испании того времени, и вряд ли испанцев можно было осуждать, ведь союзы с мавританскими правителями часто были для маленьких испанских королевств единственным выходом, позволяющим спастись от полного уничтожения.
Гуго де Пейн тоже не знал, что сказать, хотя чувствовал, что все ждут от него какого-то решения. Он слишком хорошо помнил, как четыре года назад король Арагона Санчо Рамирес, на службе у которого де Пейн тогда состоял, чуть было не выступил в союзе с эмиром Лериды Аль-Хаджибом против того же самого Сида. Если бы это произошло, ему самому, быть может, пришлось бы сражаться с этим вот Гарсией Мьедесом в бою не на жизнь, а на смерть.
– Дай им одинаковые мечи, Джеральд, и пусть бьются друг с другом до первой крови, раз они оба так решили, – наконец распорядился командир отряда.
Все сразу облегченно вздохнули, и начались приготовления к поединку. Несколько оруженосцев под руководством Джеральда быстро очистили площадку в десять шагов длиной и обозначили копьями ее края, выйти за которые означало бы проигрыш. Каждому из соперников выдали по простому мечу, примерно одинаковых по длине и по весу, и, поскольку поединок предполагался до первой крови, дерущихся обрядили в холщовые пгганы и в просторные белые рубахи. Толстый де Бов без доспехов смотрелся довольно комично: его живот торчал спереди, подобно огромному арбузу, а кривые кавалерийские ноги выглядели слишком маленькими, чтобы передвигать столь массивное тело по земле сколько-нибудь быстро. Зато руки француза казались просто страшными: настолько бугрились на них мышцы. Сухощавый невысокий испанец на фоне огромного шампанца казался просто тщедушным и жалким.
