— Пропустите. Дайте пройти, — повторяла я одни и те же фразы.
А стоило попасть внутрь… Я закусила губу и кинулась к алтарю, на котором лежало безжизненное тело. У меня не находилось слов, взгляд метался по неподвижному отцу, в груди в плотный ком скручивалась горечь. Еще чуть-чуть — и душу разорвало бы на части. Осталось совсем немного, чтобы истошно закричать, отдаваясь во власть эмоциям.
— Вики, не здесь, — зашептала на ухо Мирабель. — Пойдем, еще успеешь попрощаться.
Я хотела вырвать свою руку, побыть с ним, поговорить, поправить редкие волосы, прикоснуться к покрытому глубокими морщинами лицу. Однако пришлось последовать за сестрой.
— Не плачь, — обняла она меня, как только мы скрылись в светлой каморке за алтарем. — Ему там будет лучше.
У самой же дрожал голос. Казалось, Мирабель тоже вот-вот разрыдается. Я уткнулась ей в плечо и долго так стояла, не смея оторваться, будто тогда горе вырвется наружу и его не удастся унять.
— Мои девочки, — заговорила мама, прикрывая за собой дверь, и присоединилась к нам, начав поглаживать меня ладонью по спине. — Помните: мы сильные, мы справимся.
— Да, — выдохнула я, смахивая очередную слезу.
— Обязательно справимся, — закивала Мирабель и повернулась к вошедшей Аннет.
Рыдания вырвались непроизвольно. Я кинулась к ней, забывая недавнюю вражду, споры, недомолвки. Все неважно. Все пустое. Главное, что сестра рядом, замораживает меня своим прикосновением, жива, здорова.
— Прости.
— И ты прости, — зашептала она. — Неприятно вышло. Вики, я не рассказала папе, не хотела волновать в последние часы его жизни.
— Хорошо, — вздохнула я, отстранилась и сжала ее руку.
Единственный мужчина в семье покинул нас. Мы переглянулись и кивнули, безмолвно обещая быть сильными. Так необходимо. Ради него, чтобы не опозорить, достойно выдержать момент Тишины и с высоко поднятыми головами провести его в путь.
Три дня… Три долгих бесконечных дня пришлось находиться возле алтаря, принимать людей, прибывших попрощаться со Льдом, и убеждать их: папа выполнил свой долг, а теперь с честью отправился к Несокрушимому. Я говорила эти слова, но у самой дрожал голос. Хотелось верить, что так лучше для него, вот только стоило посмотреть на замерзающее тело, как слезы лавиной подступали к глазам и приходилось отворачиваться, стискивать зубы и глубоко дышать.
Сестрам и маме тоже было тяжело. Я видела усталость, печаль в их глазах, однако ни одна не посмела показать их окружающим. Проводы Льда — важное событие, которое ни один человек не смел омрачать своими эмоциями.
Окружающие забыли о гранче. Возле него продолжала стоять стража, к нему никого не подпускали, даже если это был кто-нибудь из участников отбора.
А по ночам я слышала вой. Менси пел прощальную песню моему отцу. Протяжную, грустную и невыносимо горькую. Он теребил больную рану, но я сама хотела этого, слушала и словно блуждала средь острых ледяных игл, ощущала, как они царапают кожу, и все равно шла вперед.
— Вики, — дал о себе знать Скард на третий день Тишины.
— Не сейчас, — я отрицательно покачала головой, плотно прикрывая железную дверь пристройки к арене Несокрушимого.
— Завтра будет поздно, — зашептал он. — Аннет ведь дала тебе срок до проводов отца.
— Откуда тебе это известно?
— Пранс…
— Ясно, — перебила я его и направилась к храму. — Выпрошу у сестры хотя бы один день, тогда и поговорим. Не могу, Скард. Ничего не могу.
Признаться в своей слабости было странно. Однако и притворяться ледяным изваянием я не умела. Во мне жили эмоции. Они переполняли меня с головы до пят, бушевали, нашептывали упасть посреди дороги или прижаться к стене и заплакать. Словно от этого станет легче. Но я дочь своего отца! Я не имею права позволить себе что-то подобное.
— Понимаю. Извини, нужно было прийти раньше.
Я остановилась у начала площади перед храмами и посмотрела на младшего Портли. Сложилось ощущение, будто он единственный из всех участников отбора видел во мне ту самую Вики, которая не успела заявить во всеуслышание о своей дружбе с гранчем. Остальные… В их взгляде что-то изменилось, как у Ларса, так и у Клеберда, не говоря уже о Прансе.
— Подожди, — обеспокоенно сказал Скард, как только я снова собралась двинуться в путь. — Сегодня прилетел ворон от отца. На Переходе случился несчастный случай. Родберг умер.
— Не может быть, — я пораженно отшатнулась. — Как?
— При повторной проверке его кареты на выезде он оказался мертв. Ни обвала, ни ран, ни прощальной записки.
Тьма? Я заскользила взглядом по мощеной камнем площади и с трудом сдержалась, чтобы не высказать свое предположение вслух. Это из-за меня маг Металла покинул Логран’гелу. Но моя ли магия была причиной скорой кончины? Скорее всего, да, ведь я запустила сгусток энергии ему под кожу и не забрала обратно, оставила жить в нем, позволив тем самым отравлять клетку за клеткой.
— Вики, — вырвала меня из размышлений Мирабель, быстрым шагом приближающаяся к нам. — Пойдем, мне нужна твоя помощь. Извините, — обратилась она к Скарду и направилась к храму, ухватив меня за локоть.
Ей постоянно кто-нибудь был нужен, чтобы отстоять возле алтаря отведенное время. Сестра не выдержала бы одна. Каждый раз казалось, будто наша водница скажет не те слова или вовсе разрыдается прилюдно, ставя всех в ужасное положение. Поэтому я не противилась и помогала, понимая, что без этого сама впаду в уныние.
В Логран’гелу бесконечно прибывали люди. Они стекались со всего севера. Дядюшка Ардэн решил не ехать, ведь не успел бы прибыть даже к проводам отца, зато прислал ворона со своим глубочайшим сожалением. Мама в порыве гнева порвала его записку и выбросила в камин. Просто ей хотелось хоть на чем-то отыграться. А небольшой клочок бумаги попался как нельзя кстати.
Трое суток вокруг царила скорбная тишина. Никто не повышал голос громче шепота. А ранним утром четвертого дня снова протрубил горн. Протяжно, низко и очень долго.
Проводы…
Я, словно зачарованная, собиралась на них возле зеркала. Следовало облачиться в свой лучший наряд, на руки, уши, шею и голову прикрепить украшения. Это был последний шанс попрощаться с папой. Он именно такими увидит нас, покидая тело, и унесет этот образ в памяти в дальнюю дорогу. Поэтому пришлось смыть грусть с лица и улыбаться.
К обеду вся семья собралась возле храма Несокрушимого. Из здания вышла Аннет. Она на толстой ледяной плите, парящей в воздухе, несла за собой отца. Мы заняли места по обе стороны от нее и неторопливо зашагали к Памятному обрыву. Люди же остались на площади, чтобы дождаться нашего возвращения и приступить к пиру.
Минуты молчания терзали душу. Я заметила, как закусывает нижнюю губу Мирабель, и старалась хотя бы мысленно поддержать ее, не смея сказать ни слова.
Широкая тропа привела нас к ступеням, а после глазам открылась круглая площадка, возвышающаяся над бескрайним морем. Ветер гудел в ушах, затмевая любые другие звуки. Скользкие камни под ногами приходилось покрывать крохотными шипами для лучшей устойчивости.
Натянутая улыбка так и норовила исчезнуть. Однако мы все держались, делали счастливый вид, скрывая за ним непомерную тоску по любимому человеку.
Аннет остановилась, опустила плиту перед собой.
— Несокрушимый, прими в свою обитель Краша Грэйроса, отныне потерявшего имя, дом и связь с родными. Мы благодарны тебе за дарованную нам возможность продолжить его род, нести его имя и защищать его дом.
— Несокрушимый, воздай ему по заслугам и вознагради за хорошие деяния, — следующей заговорила Мирабель.
— Несокрушимый, покажи ему истинный путь. Путь Льда, на который он ступил еще при жизни, — добавила я.
— Несокрушимый, забери же свой дар, подаренный ему при рождении.
Аннет выставила вперед руку и направила тонкую струю мороза на папу. За ней то же самое сделала Мирабель, потом я и мама. Замерзшее тело постепенно превращалось в плотный голубой кокон, а после взорвалось на мириады мелких частичек, и те застыли в воздухе. Они поблескивали под лучами светила, начали соединяться воедино и со временем превратились в полупрозрачную белую ленту, которая закружила над нашими головами.
