Она перестала плакать и попыталась взглянуть на него, но в темноте ничего не смогла рассмотреть.
— А я была так несчастна, что ты не мог терпеть меня!
— Те же самые несчастные мысли о Вас терзали меня, маркграфиня. Сейчас чувствуете себя лучше?
— Да, спасибо, намного лучше. Помогло, что я поплакала немного. И то, что услышала такие теплые слова.
— Я мало говорил Вам таких слов. Мне стыдно за мое грубое отношение. Но просто я хотел защитить себя от своей собственной нескромной преданности Вам. Я боролся с этим всеми силами, пытался найти в Вас тысячи недостатков. Заставлял себя верить, что Вы высокомерны и заняты лишь своей персоной. Но вы совершенно не такая! Простите меня, если сможете!
Габриэлла горячо кивнула поникшей головой.
— Прекрасно, — произнес он. — Может, пойдем вниз, на помощь? По сдержанным ругательствам, которые сменили крики, мы можем заключить, что Олину, видимо, уже отмыли?
— Да, — улыбнулась Габриэлла и неохотно высвободилась из его приятных объятий. — Калеб, в силах ли мы потягаться с ней?
— Будет ужасно трудно. Но Ваша бабушка полна оптимизма. Мы будем решать проблемы постепенно, по мере их появления.
Габриэлла вздохнула.
— Боюсь, что все они навалятся на нас одновременно.
Так хорошо, так бесконечно прекрасно обсуждать что-то с Калебом, сознавая, что он .ее друг, что они понимают друг друга!
Если и раньше у них были трудности в работе с детьми, то сейчас, с появлением Олины, они удвоились. Своими грубыми выражениями, бесстыдными нападками на мужчин и всеми своими болезнями она постоянно приводила их в отчаяние. Маттиас вынужден был использовать все свои ресурсы, чтобы вылечить ее от ужасной болезни.
Они также нашли объяснение тем тягучим звукам, которые раздавались с чердака. Олина с возмущением рассказала, что там вверху было очень холодно и она была вынуждена вытащить старую кровать и устроиться по возможности удобней.
Самое удивительное, что она проявляла желание к сотрудничеству, правда, в определенной степени. И кое в чем она преуспела. Ирья застала ее в собственном гардеробе за примеркой красивых шелковых юбок. По старой привычке она продолжала красть еду, которую могла свободно получить через несколько минут.
Она воспылала любовью к Андреасу, который стороной обходил это маленькое нахальное существо. От нее сильно пахло дегтем, который Маттиас втирал в нее, как лекарство от чесотки, и она утверждала, что в этом причина нежелания Андреаса дотронуться до нее.
— Дайте мне только избавиться от этой гадости, — говорила она, — он за мной бегать будет…
— Прекрати! — резко сказал Калеб. — Здесь же дамы.
Это колкое замечание Олина пропустила мимо ушей.
Она была старательной на уроках и далеко не глупой, быстро догнала остальных, научившись читать. Счет ей давался трудно, поскольку считать непонятные вещи казалось ей делом нудным, и она грубо отказывалась от уроков. Поэтому Лив позволила ей довольствоваться самым элементарным — считать деньги. Что она будет делать с высшей математикой?
Она уважала мягкие глаза Маттиаса, чувствуя, что ничего не значит для него.
— Он кастрирован, могу поклясться, — фыркала она, утешая себя.
В малый Сочельник, когда весь Гростенсхольм ходил ходуном от суматохи и ожиданий, приехал рождественский гость.
Габриэлла, гулявшая с детьми, услышала голос, когда входила в зал, и лицо ее запылало.
Симон? Здесь?
Все находились в большой гостиной, стояли в официальном строе: Симон, Лив, Маттиас, Калеб, Таральд и Ирья. Габриэлла отправила детей со служанкой. Калеб, как она заметила, был бледен.
Симон направился к ней с распростертыми объятиями.
— Габриэлла, дорогая моя, я только что объяснил всем им, что все это было просто ужасным недоразумением. Как можно было подумать, что я сбежал в Германию с другой женщиной? Меня так спешно призвали к ложу умирающего родственника, что я даже не успел ничего сообщить…
Габриэлла смотрела на этого выхоленного человека, не испытывая никаких чувств.
— А юная дама? Ее тоже пригласили к одру умирающего родственника?
Симон отбросил назад свои прекрасные каштановые с блеском волосы.
— То, что она выехала одновременно со мной, абсолютная случайность. Мы до встречи в карете даже не были знакомы.
Это была совершенно иная версия, отличная от той, которую он доверил своему другу…
Возникла пауза.
— Ты разговаривал с папой и мамой? — Равнодушно спросила Габриэлла.
— Нет еще. От друзей я узнал, что ты уехала в Норвегию, и помчался прямо сюда, чтобы заверить тебя в своей преданности.
— Итак, она прощает вас… а другие? — сухо произнес Калеб.
Симон раздраженно повернулся к нему.
— Я не понимаю, почему вмешиваются посторонние. На такие неслыханные поклепы я отвечать не намерен. Габриэлла, можем мы поговорить в отдельной комнате?
— Этого не требуется, — ответила она, гордо подняв голову. — Ты обесчещен, не правда ли? У тебя отнято офицерское звание, твоя семья отвернулась от тебя, и у тебя больше нег денег. Другими словами, ты потерял всякую надежду. Я не знаю, что ты сделал со своей подругой, но видимо, Калеб прав в своем предположении. Сейчас ты приехал ко мне, потому что я гадкий и глупый утенок, который с благодарностью примет тебя и расскажет всем, как несправедливо они обращались с тобой. Так ты решил, не правда ли? Тебе вернут звание, и ты получишь то огромное приданное, которое мой отец хотел дать нам. Для всего этого есть смысл пожертвовать своей жизнью и получить взамен некрасивую, безобразную жену.
— Но, Габриэлла, — возразил он растерянно. — Как ты могла только подумать такое? Я хочу тебя в жены, и мне больно от того, что ты думаешь обо мне так плохо! Нельзя ли нам поговорить с глазу на глаз? — закончил он, бросив раздраженный взгляд на остальных, которые спокойно продолжали стоять рядом.
Голос Лив был мягкий, но тон жесткий.
— Я не думаю, что Габриэлла желает остаться наедине с Вами, господин граф. Ей не нужны ваши новые попытки соблазнить ее, ваши льстивые слова и знаки внимания. За время после того ужасного унижения, когда вы столь невероятным и трусливым способом предали ее, Габриэлла многое поняла.
Симон раздраженно возразил:
— Повторяю, что никогда не думал унизить ее!
В разговор вмешался Маттиас.
— Вы слишком долго собирались сообщить ей, что это было только недоразумение. Впрочем, Габриэлла уже интересуется другим человеком.
Симон посмотрел на Габриэллу.
— Это правда, — серьезно сказала она. — Мое чувство к тебе было лишь восхищением ребенка. Сейчас я знаю, что значит полюбить.
— Габриэлла! Подумай, что ты со мной делаешь! Выбрасываешь меня в кромешную тьму!
