Одобрительный гул был ответом словам Куруфина. Нолдо, слегка улыбаясь, обвел зал взглядом — почти все были на его стороне. Берен и сам готов был поверить каждому его слову — так страстно и убедительно говорил он, так пылали глаза под черными бровями. Чтобы успокоить слушателей, Куруфин поднял руку.
— И все же, — сказал он, едва шум стих. — если король просит — мы готовы рискнуть. Мы будем драться вместе с Береном за Дортонион — если он откажется от Сильмарилла. Он не клялся. Тингол не может взять свои слова назад, мы, сыновья Феанора, не можем — но может Берен. Возьми, сын Барахира, докажи свою добрую волю, и тогда — вот тебе моя рука.
Зал умолк. У Берена пересохло и загорчило во рту — словно сам он вдохнул того пепла, которым рассеялось тело Феанора.
— Если я это сделаю, Куруфин, — ответил он, чувствуя, как от лица отливает кровь. — Я умру на месте. Только мой труп долго еще будет ходит по земле и смердеть, прежде чем успокоится в гробу. Поэтому я не могу взять свои слова назад. Я не откажусь от Лютиэн, не откажусь от Сильмарилла.
Шум обрушился на него лавиной. Эльфы громко, не стесняясь, принялись обсуждать сказанное: сыновья Феанора согласились помочь, а неблагодарный смертный отшвырнул протянутую руку ради своей несбыточной мечты! Безумец!
— Ты сказал, — пожал плечами Куруфин.
— И все-таки… — голос Финрода раскатился под сводами зала, хотя, казалось, король не повышал его. — Я стою за то, чтобы послушать Берена и оказать ему помощь. Не ставя никаких условий. Ибо обороной, Куруфин, не выигрывалась еще ни одна война. Кто еще не согласен со мной — пусть встанет и скажет об этом.
— Я скажу! — поднялся тонкий темноволосый нолдо. — Я, Гвиндор, брат Гельмира, взятого в плен в Теснине Сириона. Валар свидетели, Берен, тут мало кто больше меня хочет сравнять Ангбанд с землей, и здесь я с тобой согласен: давно пора собраться всем вместе и загнать Моргота под землю. Но с Куруфином я согласен в другом: ты не имеешь права на сокровище Феанора. Сейчас ты нуждаешься в нашей помощи, а не наоборот, так что поступиться своими желаниями должен ты.
— Гвиндор, — глядя ему в глаза, сказал Финрод. — Если бы не Берен и его отец, ты разделил бы судьбу брата.
— Я не спорю с этим, — возразил Гвиндор. — Я готов сражаться с Береном под одними знаменами, биться за него как за себя — но я не стану добывать для него Камни. Вспомни, Король, какой ценой было достигнуто примирение — и что, ты желаешь Нарготронду вражды с Домом Феанора?
Берен украдкой оглядывался кругом — и не видел лица, выражающего одобрение и поддержку.
— Так значит, нолдор неведома благодарность? — голос Фелагунда снова легко перекрыл шум собрания.
— Король, неужели ради клятвы, данной хилдор, ты готов спалить свой город? — эльф, сказавший это, носил черно-красный камзол: цвета феанорингов.
— На слове вассала перед лордом и слове лорда перед вассалом держится закон! — Финрод встал с трона и спустился по ступеням, оказавшись чуть позади Берена, потом пошел вдоль круга, глядя каждому из лордов в глаза. — Это основа основ, на том стоит порядок! Горе тому народу, где лорды или вассалы готовы забыть о своих обязательствах! Раздор и безвластие — вот, что ждет тех, кто разучился ценить свое слово. И это будет не лучше, чем завоевание Морготом, я говорю вам. Или у нолдор теперь две правды: одна для себя, чтобы пользоваться в Нарготронде, а другая — для внешнего мира? Неужели тень Проклятия накрыла всех, и мы уже не различаем праведное и неправедное?
Берен еще ни разу не видел своего короля в гневе. Нарготрондские эльфы, видимо, тоже нечасто наблюдали такое, но смутились они лишь на миг.
— При всем уважении к тебе, государь, — ты не Мандос, чтобы распоряжаться нашими судьбами! — теперь кричали многие. — Нельзя подвергать город опасности! Пусть откажется от Сильмарилла! Пусть докажет свою добрую волю — и получит помощь!
Финрод остановился перед троном, прикрыв глаза. Он стоял совсем близко к Берену и тот видел, что король почти не меняется в лице — только ноздри расширяются. Тишина резала души, как натянутая тетива режет пальцы, пока Финрод рывком не сбросил с себя это странное оцепенение. Резко развернувшись к Совету и народу, одной рукой он дернул фибулу золототканой королевской мантии, другой — сорвал серебряную корону и бросил ее на пол. Прежде чем мантия, как сброшенные крылья, улеглась на камнях мозаики, а корона покатилась к ногам советников, заполнили зал слова короля.
— Тогда держите! Если вы считаете, что слово — это что-то вроде дорожного плаща, который выбрасывают, когда он становится слишком грязен и изорван, значит, и ваши клятвы верности ничего не стоят. Мне такие подданные и даром не нужны. Изберите себе другого короля — думаю, он будет вас достоин. Я же ухожу, чтобы сдержать слово. И если есть среди вас хоть кто-то, на кого не пала еще тень нашего проклятья, то, может, кто-нибудь последует за мной, и не придется мне уходить, словно бродяге, которого выгнали за ворота.
Тишина, в которой Фелагунд произносил последние слова, была под стать склепу. Эльфы поняли, что дело зашло слишком далеко. Никто не ожидал такого поворота событий, все ждали, что сломается Берен.
Корона валялась на мозаичном полу — узкий обруч из серебра, две змейки, на затылке свивающиеся хвостами, а надо лбом — бьющиеся за маленькую золотую корону… Что хотел сказать Арфин, придумывая этот герб? Он провидел будущее, он сожалел о раздоре между Феанором и Финголфином, своими старшими братьями — или просто задумка показалась ему красивой?
Эльф — почти такой же буйноволосый, как Финрод, в темно-коричневом бархатном камзоле и узких черных штанах — спустился со средних рядов, поднял корону и протянул ее Фелагунду. Берен вспомнил этого эльфа: они вместе пробивались через Топи, звали эльфа Эдрахилом.
— Ты останешься королем для меня и для всего народа, что бы ни случилось, — сказал он. — Если ты хочешь уйти, назначь наместника сам. Пусть правит от твоего имени.
В рядах произошло какое-то шевеление. Берен увидел, что еще несколько эльфов спускаются к королю. И все — нолдор. Двое, сидящих совсем близко к кругу Совета, и схожих одной редкой для нолдор чертой — слегка вьющимися волосами. Третий — смуглый, с почти прямой линией густых бровей, четвертый — небольшого роста, волосы заплетены в три косы, пятый — белолицый, словно вырезанный из мрамора… Когда встал шестой, Берен слегка приоткрыл рот в изумлении: эльф поднялся из тех рядов, где сидели феаноринги. Золотоволосый, как и Финрод, он на миг в смущении прикрыл ресницами свои зеленые глаза, вдохнул как перед прыжком в воду — и сделал шаг со ступеней.
