«Игра стоит свеч? — с ухмылкой поинтересовался он у скалящейся головы медведя на перстне. — Ну да, ректальных».
* * *
— Араон, послушай, — скрипучий, как десяток несмазанных дверей голос, что за прошедший день начал ассоциироваться с мучениями подмирного пекла, всё ещё раздавался позади, не желая исчезать, — тебе необходимо сдать этот отчёт. Притом лично. Ты же понимаешь…
Араон Важич новый Глава Совета Замка Мастеров, если и был уверен в чём-либо, так только в том, что ненавидит этот голос. Низкий, глухой с хриплыми нотками заядлого курильщика, он был ненавистен молодому человеку ещё со времён ученичества, когда грозный Мастер-Накопитель в чёрной мантии неожиданно появлялся посреди класса в клубах сажи и без объявления войны начинал тематический опрос. А этот менторский тон? Конечно, разницу в возрасте и опыте никто не отменял, но мог же рядовой Мастер проявлять хоть толику уважения к непосредственному начальству!?! Арн никак не хотел отрицать, что советы и патронирование давнего друга отца приходились, как нельзя кстати, и его язвительные полные желчи замечания всегда были по существу и здорово облегчили перипетии первого полноценного дня при новой должности. Но всему же должен быть придел!
— … и разберись, в конце концов, с системой автоматических кодов. Они всё ещё замкнуты на твоего отца и всем приходится отвлекать Лисовскую, чтобы просто активизировать служебную ментальную сеть…
И, что ещё чрезвычайно раздражало молодого чародея, так это бесцеремонная манера с этого старого хищника помнить сразу обо всём. Казалось, при каждом взгляде бывший чернокнижник вспоминает все твои прегрешения вплоть до обмоченных в детстве штанишек и за каждое из них назначает персональную кару.
— … ответ на запрос из службы внутренней безопасности князя должен быть готов…
— До завтра, Лель Мисакиевич! — не скрывая своего раздражения, рявкнул молодой человек и совершенно беспардонно захлопнул дверь перед шедшим следом Мастером.
Арн Важич даже сам удивился собственной наглости, ещё больше поразившись, что в щели двери не протиснулось ни одно проклятье, на которые мстительный и порой даже мелочный Воронцов всегда был чрезвычайно щедр. Впрочем, самого молодого человека гнев наставника никогда не задевал, что никак не уменьшало немного детского трепета перед его фигурой. В этот раз матёрый чародей ограничился крепким словцом в адрес безмозглых лоботрясов и удалился, тяжело печатая шаг своими окованными серебром ботинками.
Не реагируя на внешние раздражители, молодой человек добрёл до дивана, который так и не удосужились вернуть в приёмную, и обессилено рухнул прямо поверх забытой бутылки и начавшей портиться рыбы. Ни запах, ни впившееся в раненый бок горлышко его решительно не волновали. После изматывающего дня, что начался похмельем, а закончился обширной мигренью, он искренне удивлялся, как отец находил силы на тренировки. Забеги по бесконечным лестничным проёмам от одних архивных помещений к другим, спуски в камеры заключения, блуждания по катакомбам, встречи с представителями министерств и ведомств, перетаскивание раритетных артефактов, требующих перенастройки — всё это сбивало с ног похлеще полосы препятствий. Но даже не постоянная беготня, что после недавней травмы основательно изматывала не восстановившееся тело, настолько утомила его. Куда страшнее для нового Главы были люди.
Бесконечная вереница просителей, скопившаяся ещё до смерти отца и значительно расширившаяся после самовольного захвата власти, тянулась за ним по всему маршруту, не замолкая ни на мгновенье и попеременно отвлекая внимание. Докучливые работники канцелярии умудрялись выслеживать его в любом уголке Замка, отлавливать на другом конце Новокривья и материализоваться перед глазами, подобно вездесущим маррам. Мелкие чиновники всех сортов и мастей клещами висели на рукавах, подсовывая бесконечные бумажки и удостоверения. Разномастные и бесконечно одинаковые в своём однообразии частные лица, среди которых хватало и плакальщиц-вдов, и рекетирствующих доброхотов, доставали его повсюду, обнаруживая даже в умывальне и уборной и совершенно не стесняясь прямо на месте излагать свои доводы и горести. Притом просьб, пожеланий и предложений скопилось так много, что Араон всерьёз начинал задумываться, не является ли Глава Совета официально признанной реинкарнацией Триликого и всех демонов Подмирного пекла до кучи.
В этой ситуации всеобщей опалы появление Воронцова оказалось как никогда кстати. Кого-то урезонивало его знание делопроизводства, хоть и поверхностное, но позволяющее разоблачать попытки перебросить собственные обязанности на других. Кому-то поперёк горла стоял вечный сарказм и злостность старого холостяка, отличающегося прогрессирующим шовинизмом. С кем-то чародей пребывал в застарелом конфликте, не позволяющем производить делёжку сфер влияния прямо на месте. Но большинству хватало лишь взглянуть на фигуру высокого, замотанного в чёрное человека с узковатыми на восточный манер глазами, как всякое желание досаждать молодому и неопытному Главе тут же отпадало.
Правду сказать, внимание самого Воронцова досаждало Важичу ничуть не меньше. Более взрослый и опытный чародей, что за свой век успел наиграться и в политику, и в войну осознанно пытался подавить авторитетом новое начальство. Не могло быть просто подсознательными порывами постоянное напоминание любого правила и строгие, подчас даже публичные замечания. Араон стискивал зубы и настоятельно приказывал себе терпеть выходки старого маразматика, пока они были ему столь необходимы. Хотя в характере молодого чародея терпение и значилось наименьшей из составляющих, а бурный темперамент уже после первого часа общения требовал отправить Воронцова в лабораторию нежитеводов в качестве кормовой базы, здравомыслие ему, пока не отказывало. Что, впрочем, не мешало представлять опостылевшее за день лицо, перекошенное муками от медленного поджаривания на костре инквизиции.
— А ответ всё-таки написать нужно, — тоном великомученика пробормотал молодой человек и тяжело, с кряхтеньем и стонами (всё равно в такое время в административном здании никого уже не было) скатился с дивана.
Самочувствие Мастера было преотвратным, находящимся прямо на границе с отметкой тошнотворное. От усталости разительно понизился тонус мышц, искусственно поддерживаемый на парочке зелий, случайно завалявшихся в тайнике брата. С падением тонуса обострились нервные окончания, беспрестанно напоминая обо всех ранах, ушибах и ссадинах, коими изобиловало тело. Отяжелевшие веки самовольно закрывались, стоило хоть на мгновенье потерять бдительность. По этой причине он уже дважды врезался в стену, перевернул напольную вазу и сбил со стола кружку с холодным, как пятки мертвеца, кофе. Впрочем, война коварного организма за лишний часок сна закончилась полной капитуляцией, и Арну удалось относительно невредимым добраться до рабочего стола, даже не поскользнувшись на подозрительно чёрной кофейной луже.
