— Терпи, — шептали в ухо, — промыть надо.
Старухины пальцы вспыхнули вдруг огненными клещами, и Паола потеряла сознание.
Зато следующее пробуждение оказалось спокойным. Боль притихла, сменившись слабостью, но ведь слабость не мешает оглядеться вокруг. Взгляд Паолы скользнул по серому войлочному полу, узорам на стене — закорючки-человечки, непонятные завитки и черточки, а вон, кажется, солнце и луна… Паола попыталась привстать, рассмотреть поближе, но голова закружилась, прошиб пот, и девушка оставила попытки двигаться.
— Очнулась? — Перед лицом Паолы вновь очутилась все та же глиняная кружка. — Пей. Ты меня понимаешь? Говорить можешь?
Молодая, отметила Паола. Верно, та, что ночью была. Дикарка. В мужских штанах, на плечи накинута шкура белого волка — роскошная, надо признать, шкура. Грудь едва прикрыта, стыдобища. Волосы перехватывает кожаный ремешок… а волосы тоже роскошные, позавидовать можно… на шее сверкает алым неограненный камень, амулеты в волосах, на запястьях, позвякивают при каждом движении…
Допив, Паола кивнула. Прошептала:
— Понимаю.
Удивилась запоздало, подумав: дикари, а на обычном человеческом языке говорят. Только произносят немного иначе, ну так поставь рядом столичного мага и крестьянина с окраины Империи, то же самое будет.
— Ты лекарка?
Дикарка мотнула головой:
— Не, лекарка — бабка Тина. Она тебя лечила. Она говорит, ты сильная, другой бы помер от таких ран. А я шаманка. С духами говорю.
— С какими духами?
— С мертвыми. — Шаманка ответила так, будто это и ребенку должно быть ясно. Добавила, подумав: — Еще с землей могу.
Кажется, она бы еще что-то сказала, но тут появилась старуха. Бабка Тина, повторила про себя Паола. Буркнула:
— Девки-балаболки. Скажи ей, пусть спит.
Шаманка ойкнула, кивнула. Сказала торопливо:
— Тебе спать надо. Ты не бойся, я покараулю. Спи.
Паола послушно закрыла глаза. Короткий разговор и правда утомил ее. В голове поплыло, замутилось… только бы не метель снова, успела подумать Паола и заснула.
Разбудили голоса. Два женских и мужской, злой и резкий. Говорили вроде бы не рядом с ней — громко, а слов не разобрать, — и Паола рискнула взглянуть сквозь ресницы.
Комната, или как там оно называется у дикарей, была пуста. Похоже, шаманка, бабка-лекарка и незнакомый мужчина стояли у выхода, за приоткрытой дверью. Или за стенкой. Чтобы понять точнее, нужно было сесть и оглянуться, а на такой подвиг Паола пока что не чувствовала себя способной.
А ведь я в плену, подумала Паола. Бог весть еще, для чего лечили. Прислушалась к ощущениям и едва не застонала в голос: с такой слабостью разве что сделаешь! Суметь бы встать, махнуть себе на исцеление. А еще получится ли махнуть — теперь, когда боль в боку поутихла, стала заметна другая, в основании крыла. Похоже, вывихнуто.
Попросить шаманку вправить. Вроде девушка как девушка, не злая. Согласится.
Голоса стали громче, теперь Паола разбирала слова.
— …есть ли зло в этом существе.
Мужчина.
— Она не существо, — а это шаманка, — она такой же человек, как мы. Зла в ней нет.
Та-ак… похоже, разговор как раз о ней, о Паоле.
— Хорошо. Она умрет?
Интересный вопрос.
— Выживет, — буркнула старуха, — сильная.
— Хорошо, — снова повторил мужчина. — Сильные девушки…
Дальше Паола не разобрала. Что ж, ясно одно: пока что ее намерены лечить. К добру ли, вопрос второй.
Голоса отдалились и стихли. Вошла шаманка, присела рядом с Паолой, спросила:
— Пить хочешь?
— Нет. Значит, меня не убьют?
— Зачем убивать девушку. — Белые зубы сверкнули в усмешке, больше похожей на оскал. — Будешь с нами жить.
— Не буду, — тихо сказала Паола. — Я вернуться должна.
— Забудь, — отрезала шаманка. — Ты теперь наша.
Не вправит крыло, подумала Паола. Побоится, что сбегу. А шаманка добавила:
— Ты красивая, это хорошо. У нас девушек мало, а (следующее слово Паола не поняла) не хотят своих продавать. У них у самих невест не хватает.
О нет, мысленно застонала Паола, только не это! Вот уж вляпалась так вляпалась.
У нее хватило ума удержать рванувшееся на язык «первой брачной ночи со мной ваш жених точно не переживет». Но шаманка, похоже, по глазам прочла. Сказала, снова усмехнувшись:
— Ты не бойся. У нас силой не берут, сама выберешь, кто понравится.
— А если никто?
— Глупая, — рассмеялась шаманка, — как это «никто»? Так не бывает.
А вот и поглядим, подумала Паола, как не бывает. Ишь, разбежались — замуж выдавать. Имперскую жезлоносицу. За дикаря. По большой любви, не иначе.
Шаманка хотела, похоже, еще что-то сказать, но тут снова приблизились голоса, возбужденные, спорящие: все тот же мужчина и бабка-лекарка. Широкая полоса света упала на пол, тяжелые шаги заставили вздрогнуть.
— Сай, выйди.
Шаманка вскочила.
— Ты не должен ее трогать!
— Я знаю, что должен, что нет. Выйди.
— Смотри, я предупредила. — Шаманка развернулась, взметнулись косы и кожаные ремешки, звякнули амулеты…
Паола глядела снизу вверх на мужчину, остановившегося перед ее постелью, и в животе рос, ворочаясь, ледяной ком ужаса и отвращения. Вот за такого ее хотят заставить выйти замуж? Надеются, что вот такое — ей понравится?!
Меховые сапоги, полуголые мускулистые ноги, какая-то нелепая не то юбка, не то повязка вокруг бедер — полосы меха, куски разрисованной кожи… грудь, руки и лицо исписаны черно-красными загогулинами, густо, кожи не видать. И не разберешь, что это такое на тебя смотрит, улыбается или скалится. Страх Господень!
Дикарь припал на колено с ней рядом, изуродованное шрамами и вколотым в кожу рисунком лицо оказалось совсем близко. Девушка судорожно вцепилась в одеяло.
— Ты останешься с нами. — Голос резкий, властный, говорит медленно, будто сомневаясь, поймет ли она. — Тебя захватили в бою, это честно. Нашим воинам нужны жены. Понимаешь?
— Нет, — вырвалось у Паолы, — ни за что!
— Ты наша.
— Никогда.
Умней было бы промолчать. Но откуда-то Паола знала: молчать нельзя. Промолчав, она согласится. И ее согласие будет иметь силу… высшую силу. Перед Небом, перед Всевышним, перед богами этого народа. Нет уж. Она слишком слаба сейчас, чтобы сопротивляться, но права на свободу терять не согласна.
Дикарь наклонился еще ближе, грубые пальцы стиснули плечо:
— Не трожь! — взвизгнула Паола.
— Ты, — прошипел он, — наша.
Рывком перевернул на живот — одеяло отлетело в сторону, раненый бок резануло и задергало. Тяжелое мужское колено уперлось в поясницу, широкая ладонь легла на шею и затылок, прижав лицо к войлоку подстилки. Паола забилась, чужая рука сдавила сильнее, перекрывая воздух. Замелькали перед глазами огненные мошки. А потом — от плеч к лопаткам, под крыльями, полоснула боль. Отдалась в сердце, рванула душу ужасом. Паола взвыла, невесть из каких сил выворачиваясь прочь, и тут что-то лопнуло внутри, взорвалось под веками сине-золотыми осколками, и наступила темнота.
