– Он навоза кусок, а не император. Но если тебе так нравится, можешь его хоть самим ПОРЯДКОМ называть. Этот ушлёпок там и правда порядок поддерживает. Только дело в том, что нам в его порядке нет места. Как тебе тот парень со скелетом? Сильно понравился?
– Не сильно, – ответил я. – Если бы он мне понравился, я бы его не убивал.
– А там таких парней дюжина, если не больше. Тем и держатся. Один тёмный, это как отряд, который никогда не спит, и которого все боятся. Многие твари Чащобы даже близко не подойдут, если почуют тёмного. И тот, которого всякие молокососы зовут Императором Боли, главный из них. Он, конечно, редкий ублюдок, но ублюдок сильный. Нам там делать нечего. А все остальные места ещё похуже. Мы слишком далеко на север забрались.
Я покачал головой:
– Необязательно похуже. Мы ведь как-то смогли добраться до шахты от Черноводки. И шли по суше, а не по реке. Эта река обозначена подробно, места там явно не такие опасные. Да и нет смысла до её устья добираться, потому что оно выше фактории. Мы бы могли идти рядом с берегами, чтобы не попадаться. Хотя вы, конечно, знаете лучше. Раз нельзя, значит, нельзя.
– Первый раз такого пацана вижу. Ты какой-то странный. И соглашаешься, и сразу возражаешь. Вот как тебя понимать? Надо проще быть. Вот я не пойму, какая чума понесла вас к шахте, а не к фактории? Что у вас тут вообще за брожения? Скучно стало, решили погулять по Чащобе?
– Так я ведь уже всё объяснил. Если вкратце, по Черноводке безопасного прохода нет. А так мы думали выйти к шахте, а от неё уже на запад повернуть. По карте вдоль Удавки безопасно. Мы же не знали, что там Император Боли. Карта трофейная, от диких шахтёров досталась.
– Ты, пацан, многовато врёшь. Где там безопасное? От Черноводки пройти к шахте напрямую, это надо быть воином сотой ступени. Ну ладно, пусть не сотня, пусть пятьдесят будет. Какая разница, ведь ты и на такого не тянешь.
– Говорю же, на карте обозначена безопасная тропа, – пояснил я.
– Не бывает в этих краях безопасных троп. Я вообще там лишь про одну тропу слышал. Да только нихрена она не безопасная, нормальный человек на неё не сунется. Она называется Тропа тсурров. Смекаешь, к чему её так прозвали? Вот то-то.
Я хотел было заявить, что именно по ней мы и прошли, но прикусил язык.
Мелконог не поверит. К тому же придётся рассказывать слишком многое. В том числе упоминать моменты, о которых мне не хочется распространяться. Достаточно того, что в некоторые мои тайны посвящён Бяка. Этого уже хватает, чтобы волноваться за сохранность секретов. Не стоит усугублять.
Значит, лучше промолчать. Тем более, не вижу смысла в информировании Гурро о нашем маршруте. Это ничем не поможет, выбираться придётся иным путём.
Потому перевёл разговор на более перспективную колею.
– У вас есть пленник.
– Да что ты говоришь? – делано изумился Мелконог.
– Мы можем это использовать, – не обращая внимания на тон собеседника, продолжил я. – Ему ведь по любому много чего известно. Он должен знать, почему здесь на карте белое пятно. Или даже подскажет, как его обойти. Я не знаю, зачем вы его взяли, но почему бы это не использовать?
– И ты думаешь, что он прям возьмёт и всё нам просто так расскажет? И даже не станет при этом много врать? Не боишься, если его слова приведут нас к логову матёрых огневиков, или куда-нибудь похуже?
– Конечно, боюсь, – признал я. – Но можно попробовать сделать так, чтобы он сам рвался нам всё рассказать. Есть способы.
– Способы? – хмыкнул Мелконог. – А я вот про такие способы не знаю. Дикий, которого мы поймали в начале весны, выпустил кишки лучшему арбалетчику фактории. Прошёл по кустам на бесшумном умении и хорошенько полоснул ножом чуть пониже пупка. А вот уйти уже не успел. Мы его потом на куски порезали, но он ничего не сказал. Только ругался и плевался. Это такие люди, что с ними никогда не угадаешь, на кого нарвался. Но слабаков у них если и держат, то в цепях. Не хочу говорить про них хорошее, но надо признать, что в этом они сильны.
– Мы можем сыграть на контрасте.
– Сыграть на кон… На чём ты тут играть собрался, музыкант хренов?
– Надо разделить наши роли.
– Что-то я запутался… То ты музыкант, то актёришка из балагана. Пацан, определись уже.
– Здесь не музыка и не балаган. Мы будем допрашивать его вдвоём. Но один будет допрашивать грубо, жёстко, а второй наоборот, мягко, и как бы станет защищать от первого. То есть плохой и хороший. Тогда у вашего пленника может выработаться доверительное отношение к хорошему. И если чётко придерживаться своих ролей, он сам расскажет, ему захочется рассказать. Как бы отблагодарить того, кто с ним нормально обращается. Ну и заодно защититься от плохого. Способ простой, но это работает.
Гурро ответил без раздумий:
– А что, идея неплохая. Значит так, я тогда допрашиваю его первым. И я буду хорошим. Ну а как поговорю с ним чуток, ты подключишься. И будь с ним пожёстче, ты же плохой, а выглядишь хлюпиком, тебе трудно с ним придётся. Так что старайся. Вон как раз удобное местечко. Остановимся передохнуть и поговорим заодно. А то и правда как-то нехорошо получается, тащим его без толку. Пусть начинает свой хлеб отрабатывать.
Я не стал напоминать, что пленника ни разу не кормили. Все мысли были об одном: как запугать мужчину возрастом лет двадцати семи, будучи при этом в теле худосочного подростка?
Как-то я не так это представлял…
Может попросить Мелконога о смене ролей?
Нет, нельзя, он ведь именно этого и добивается. Издевается надо мной с самым серьёзным видом. Хочет посмотреть, как я облажаюсь.
Следовательно, надо как-то выкрутиться. Надавить на пленника так, чтобы тот действительно начал рассказывать Мелконогу всё, что знает.
С радостью и добровольно.
Ну… почти добровольно.
* * *
Дождь, вымочивший округу до последней травинки, затих ещё перед рассветом. Но низкая облачность не рассеялась. Лишь местами в ней возникали почти чистые прорехи, через которые пытались прорваться прямые солнечные лучи. Этого недостаточно, чтобы быстро высушить почву и растительность.
И наша одежда тоже сохла плохо. А это неприятно – это верный путь к болячкам, если подолгу так ходить. Северное лето коварно, приходится беречься.
Поэтому на привале, устроенном в мелком распадке, мы все скинули верхнюю одежду, развесив её по корявым ветвям карликовых сосенок. Растительность здесь повсеместно угнетена, поэтому они росли не вверх, а вширь, далеко раскидывались. Готовая природная сушилка.
Костёр не разжигали. Гурро заявил, что долго здесь рассиживаться нельзя, и потому отогреваться горячей пищей нам светит только вечером.
Бяка присел в сторонке и начал жадно перебирать нехитрое барахлишко, прихваченное с тела некроманта. Упырь с него ухитрился стянуть множество вещей, на мой взгляд, совершенно бесполезных. Вот зачем нам простенькая курительная трубка из камыша и корня гигантского рогозника? Серебряные пуговицы – это уже лучше, но сомневаюсь, что за них дадут хорошую цену. Бронзовый ключ от сундука, который, скорее всего, сгорел вместе с посёлком нелегальных рудокопов. Деревянный пенал с непонятными пилюлями – тоже мусор. Неизвестно, от чего они лечат, да и не факт, что вообще являются лекарством. Запросто может оказаться наркота, которая нам даром не нужна. Однако Бяка радовался так, будто ему досталось великое сокровище фараонов.
Мелконог усадил пленника на землю, сам присел на поваленное дерево напротив него, и приступил к допросу, осведомившись задушевным, действительно добрым голосом:
– Тебя как звать, мил человек?
Пленник угрюмо отвернул голову, не проронив ни звука.
Гурро на молчание ничуть не обиделся, и продолжил в том же духе:
– Откуда тебя, такого красивого, в нашу глухомань занесло? Как давно здесь чалишься? Жена у тебя есть? А дети? Кто у вас за главного? И почему главного этой ночью не было в посёлке? Зачем он ушёл и куда? Что в шахте добываете? Много чего, да? Рассказывай, не держи это в себе.
