новое направление атаки. Часть из них растерялась еще после попытки отравления, другую часть смутила смерть Агравейна. Но все еще оставалось довольно много людей, примерно человек сто, на которых Медро мог положиться, а еще около полусотни сомневались, кого им стоит поддерживать. Надо сказать, что эта последняя группа постепенно таяла, по мере того как люди определялись со своими симпатиями и антипатиями.
Спокойной ту зиму никак не назовешь. Артур изводил себя работой. Вставал до рассвета, работал сам и старался найти дело для всех, лишь бы не оставлять свободного времени на ссоры. Он рассылал множество гонцов чуть ли не ко всем королям Британии, пользовался любым предлогом, чтобы продемонстрировать верховную власть, напомнить о том, что они живут в Империи, хотя многие делали вид, что они сами по себе. Он изо всех сил старался показать, что нет никаких слухов, что они его совершенно не беспокоят, что он все тот же деятельный энергичный правитель. Но по вечерам он едва доползал до постели и падал на нее почти без чувств. Ночами его мучили кошмары; он часто просыпался с именем Моргаузы, подходил к столу, зажигал лампу и читал наши потрепанные книги или часами писал страстные письма. Я, естественно, тоже просыпалась, вставала и неизменно заставала его за столом в соседней комнате. Свет лампы ложился резкими тенями на его лицо, подчеркивая все новые морщины. Я пыталась убедить его отдохнуть, потому что он отчаянно не высыпался. Как бы он не старался делать вид, что все в порядке, люди видели, что его гложет какая-то неотвязная забота. Я ничего не могла с этим поделать.
Долго в таком напряжении жить нельзя. Все чаще мне хотелось бросить все и сбежать куда-нибудь на край света. Все наши дела, коих оказалось великое множество, напоминали попытку поймать собственную тень. Как бы мы не нагружали себя делами, что бы ни говорили, что бы ни делали, слухи неотвязно следовали за нами по пятам. Часто я ловила себя на том, что, погружаясь в дела, нахожу только новые, а дни несутся, словно лошадь в галопе.
Но у меня был Бедивер; мне нужен был Бедивер. Он — мое единственное убежище, единственный весенний день посреди темной зимы. Наверное, и рыцарю было не легче, но у него хотя бы находилось время, чтобы передохнуть. Мне казалось, что не будь его, и я рухну, словно отжившее дерево. Бедивер помогал мне не только тем, что брал на себя часть забот о крепости, а тем, что просто был. Нам часто приходилось видеться, и мы старались не забывать об осторожности. Да, я мучилась сознанием своего предательства, но помимо мучений была еще и радость коротких встреч. Иногда, когда Артур в очередной раз бодрствовал по ночам, я лежала в постели, прислушивалась к скрипу пера и надеялась, что когда-нибудь этот кошмар кончится, каков бы ни был этот конец. Умереть бы, что ли… В смерти есть хоть какая-то завершенность, упорная борьба сменяется покоем. А на следующий день я плакала на плече Бедивера, потому что не могла утешить Артура, потому что мне самой нужно утешение.
Конец наступил скоро — гораздо раньше, чем я рассчитывала. В конце марта по Камланну поползли новые слухи. Однажды вечером Артур, войдя в дом, швырнул на стол пачку донесений, рухнул на стул и сказал:
— Сердце мое, у нас новый слух. Впрочем, ты, наверное, уже знаешь. Теперь они придумали, что ты спишь с Бедивером и вы оба замышляете мое падение.
— С Бедивером? — глупо переспросила я, чувствуя, как меня охватывает смертный холод.
Артур безучастно сутулился в кресле перед очагом.
— Вот я и думаю, с чего бы это Мордред выбрал теперь Бедивера. На мой взгляд, Гавейн подходит больше. Хотя нет, Гавейна он уже использовал: он у него и убийца матери, и безумец, и предатель. Для одного человека вполне достаточно. А вот на Бедивере до сих пор не было ни одного пятна. Видно, пришла его очередь. Как это он такой незапятнанный ходит? Вот Медро и решил им заняться. Ну что же, в уме ему не откажешь. Бедивер — не британец, не член королевского или какого другого важного клана, а влиянием и властью располагает. Медро постарается отыскать что-нибудь для укрепления этих слухов, а в том, что он стремится очернить тебя, у меня сомнений нет. Господи, теперь еще и Бедивер! Так у нас скоро не останется никого, кто мог бы прекратить ссору или поговорить с кем-нибудь из людей Мордреда. Вот такой удобный для него слух!
Я подошла и села у его ног. Положила голову на колени мужу и внезапно подумала: «А что, если я расскажу ему, признаюсь во всем? Избавлюсь от бремени, а может, и от жизни…» Но едва взглянув на изможденное лицо Артура, я поняла, что не смогу вымолвить ни звука, не смогу бросить его страдать в одиночестве.
— Хочешь, я совсем не буду общаться с Бедивером? Хотя бы две-три недели…
Артур обнял меня за плечи.
— Нет, не стоит. Медро тут же объяснит своим дружкам, что ты так делаешь специально, чтобы прекратить слухи. Ладно. Подождем. Может, все само собой успокоится. Думаю, так оно и будет. Абсурд, ведь! Ты и Бедивер! Моя жена и мой самый верный друг, двое людей, которым больше всего небезразлична Империя, виновны в измене! Нет, сердце мое, оставь это. Ерунда, она и есть ерунда, не будем обращать внимания.
Но его надеждам не суждено было сбыться. Иногда казалось, что еще немного, и говорить об этом перестанут. Кто-то смеялся, кто-то просто ошалело крутил головой, но Мордред всякий раз придумывал какую-нибудь новую улику. Разумеется, все его домыслы можно было легко опровергнуть или объяснить. Например, Мордред уверял, что видел, как я пристроила в волосах цветок боярышника, а у Бедивера точно такой же цветок на булавке, которой он застегивает плащ! Тут он был прав. Бедивер носил такую булавку. И еще шестьсот человек носили такую же. Ладно. С этим не получилось, но Мордред каждый раз находил другой повод подогреть слухи.
В конце апреля Бедивер поссорился на конюшне с одним из ирландцев. Воин из королевского клана требовал припасы для своего корабля, а Бедивер считал, что он хочет слишком много. Спор получился неожиданно горячим, и в какой-то момент Бедивер просто повернулся и собрался уходить, сказав напоследок:
— Обсудим этот вопрос, когда ты немного остынешь, Руад.
—
