— Они наши соседи в мирах Элизабет.
Торфинн с размаху хлопнул ладонями по хрустальным шарам, украшавшим его кресло, и золотой перстень зазвенел, ударившись о камень.
— Не прикидывайся глупеньким, Кари. Я спрашиваю о тех двоих, что были у тебя в гостях.
— Учтивые и отважные воины, — сказал Кари и поднял свои круглые брови, собирая лоб в складки. Судя по этому жесту, он не относил Торфинна и его подручных к той же категории.
— Кто надоумил их прийти в мой замок?
Ингольв почувствовал, как дрогнули и напряглись под его ладонями плечи Кари.
— Я, — сказал он.
— Нет! — завопил простертый на полу Кабари. — Он наговаривает на себя! Не слушайте его!
Одо Брандскугель занес над Кабари сапог из жесткой кожи и, стоя на одной ноге, вопросительно посмотрел на капитана. Ингольв покачал головой. С тяжким вздохом Брандскугель поставил ногу на место.
— Так да или нет? — спокойно спросил Ингольв.
Кари покосился на него круглым птичьим глазом.
— Это был мой совет, — повторил он. — Я хотел, чтобы все чужие ушли из мира Красных Скал. И Кочующий Замок, и морасты.
Торфинн глубоко задумался. Какое-то время было слышно лишь, как сопит преданный Брандскугель и как постукивают по деревянным подлокотникам твердые пальцы чародея. Наконец, Торфинн сказал:
— Брось их пока в железный ящик под гауптвахтой. Оттуда не сбегут. — Внезапно рот у него задергался. Прикрывая губы рукой, Торфинн невнятно прокричал: — Убери, убери их отсюда! Живо!
Ингольв махнул Брандскугелю, и они с капитаном вывели пленных из покоя. Ингольв был мрачен. Торфинн, кажется, и в самом деле серьезно болен — если, конечно, страх можно считать болезнью.
— Давай-ка их развяжем, — сказал Вальхейм и сам принялся снимать путы с Кари.
Кабари, наконец, откинул капюшон. Он казался зеленым от бледности. Растерянно моргая, он бросился к Кари и вцепился в него обеими руками, бормоча: «Перемелется, перемелется…» Ингольв не стал разлучать их.
— Одо, ты слышал, где их запереть?
— Никак нет, ваше благородие, — отрапортовал бравый Одо.
— Брандскугель, — раздельно произнес капитан, — ты был сейчас в комнате, и все разговоры велись при тебе. Как же ты мог не слышать?
Одо пожал многопудовыми плечами.
— Да вот…
— Дурака валяешь? — вспыхнул Ингольв. — Я тебе уши отрежу!
— Смилуйтесь, ваше благородие, — уныло сказал Брандскугель.
— Когда начальство между собой разговаривает, мы не вникаем…
Ингольв дал раздражению уняться и повторил вслед за Торфинном:
— Запрешь их в железном ящике под гауптвахтой.
Разом повеселевший Одо потащил спотыкающихся пленников вниз по лестнице.
Ингольв легко сбежал по ступенькам следом за ним. Был уже вечер, он хотел уйти к себе в комнату прежде, чем Торфинн найдет для него новое поручение.
В комнате Вальхейма ярко пылал камин. Жесткая кровать, накрытая лоскутным одеялом, стол светлого дерева, на котором стояли две простых сальных свечи в медных шандалах, большое кресло с потертой кожаной обивкой — вот и вся обстановка. Но Вальхейма она полностью устраивала.
Возле каминной решетки темным пятном маячила какая-то коленопреклоненная фигура. Мельком глянув в ее сторону, Ингольв признал своего оруженосца Феронта. Он положил саблю на стол, уселся в кресло, вытянул длинные ноги, закрыл глаза и постарался ни о чем не думать.
Оруженосец у камина пошевелился, и Ингольв с неудовольствием вспомнил о его присутствии.
— Сними с меня сапоги и убирайся, — сказал Вальхейм вполголоса.
Оруженосец встал и незнакомым голосом проговорил:
— Добрый вечер, Ингольв Вальхейм.
Ингольв мгновенно очнулся от своей задумчивости, вскочил с кресла, однако схватить саблю не успел — тот, кого он принял за туповатого и услужливого Феронта, успел смахнуть ее со стола. Перед капитаном стоял, улыбаясь, беловолосый Аэйт. Болотный мальчишка из мира Ахен. Откуда он взялся? Неужели магия? Но если эти морасты умеют колдовать, значит…
Заметив суеверный страх, мелькнувший в глазах капитана, Аэйт засмеялся. Вальхейм быстро взял себя в руки и снова уселся, положив ногу на ногу.
— прежде чем я позову сюда стражу, скажи мне, болотная душа, как ты здесь оказался?
Аэйт оценил его выдержку. Он перестал улыбаться и серьезно ответил:
— Мне сказали, что ты не откажешь в помощи. Иначе я никогда не пришел бы к тебе.
— Что за чушь! — Ингольв начал сердиться. — Кто мог сказать тебе такую глупость?
Ответ Аэйта заставил его подскочить.
— Синяка, — сказал болотный воин.
После этого Ингольв погрузился в молчание. Второй раз за короткий срок ему напоминают о Синяке. Торфинн уверял, будто смуглый солдатик в действительности могущественный маг, не наделенный именем. Но Торфинн — темная душа, и мир, полный таинственных сил, в котором живет чародей, всегда оставался для Вальхейма чужим. Другое дело — это белобрысое существо с конопатой физиономией. Оно, несомненно, было еще совсем юным, оно явилось из другого мира, оно не имело ни малейшего отношения к Торфинну и магии — по крайней мере, к магии Кочующего Замка. И вот оно заявляет, что знает Синяку, который, по подсчетам капитана, должен был умереть от старости в Ахене лет тридцать— сорок назад.
— Расскажи о нем, — сказал, наконец, Вальхейм.
— Что рассказать? — Аэйт растерялся.
— Сколько ему лет? Как он выглядит? Где вы познакомились?
— Ты мне не веришь, Ингольв Вальхейм?
— Не твое дело. Отвечай, если хочешь, чтобы я не звал солдат.
Аэйт вздохнул.
— Наверное, ты прав. Ну, как тебе угодно. На вид Синяке лет сорок, хотя я думаю, что на самом деле он гораздо старше. Он красивый и добрый, только грустный. У него темное лицо и светлые глаза. Он очень одинокий, и Асантао говорит, что скоро его не станет.
Ингольв вздрогнул. Если мальчишка не врет, и если Торфинн не ошибается, значит, дни старого мага и в самом деле сочтены. Скорее машинально, чем из любопытства, капитан спросил:
— Кто это — Асантао?
— О, — сказал Аэйт. — Она — варахнунт. Она видит.
— Хорошо, — хмуро кивнул Ингольв, который ничего не понял из этого невнятного объяснения. — Дальше.
— Синяка забрел в наши земли, и мы с братом подстрелили его тень.
От всей этой чертовщины Ингольва уже не первый год с души воротило. Устало глядя в ясное лицо Аэйта, он спросил:
— Что значит «подстрелили тень»? Это что, один из обрядов черной магии?
— У нас «тенью» называют спутника воина, — пояснил Аэйт. — Например, мой брат Мела — воин, а я — его тень. Понимаешь?
— Значит, Синяка был не один? Ты, кажется, только что говорил, что он одинокий…
