Мошенник дослушал песню до конца и медленно опустился на свободный стул:
— Привет, Найрид. Неплохая песня…
Менестрель вскинул голову и, отставив гитару, улыбнулся:
— А, привет, Айзан! Может, и неплохая. Да только еще недоделанная. Сгладить шероховатости, убрать длинноты, добавить несколько проигрышей — и будет конфетка…
Некоторое время юноша молча смотрел на него, а потом тихо поинтересовался:
— И кто она?
На мгновение на лице Найрида мелькнуло смущение, но потом он удивленно уставился на Айзана:
— О чем ты говоришь?!
— Не о чем, а о ком, — мягко поправил его шулер. — Кто та девушка, о которой ты пел?
Певец вымученно рассмеялся:
— Да о чем ты говоришь?! Какая девушка, это не более чем художественный вымысел! Нет, конечно, у меня есть правдивые песни, ну там… о взятии ограми крепости Тхаджьер, о Ночи Алого Платка… Но эта — вымысел!
— Вымысел? — хмыкнул мошенник. — Да о твоем стиле «что вижу, то и пою» уже легенды по Алронду ходят!
— Врешь! — обиженно скривился менестрель. — Расскажи хоть одну.
Айзан задумался. Конечно, насчет легенд он преувеличил, но определенная доля правды в его словах была… Наконец он вспомнил старую шутку.
— Ну слушай, — медленно начал шулер. — Плывет по речке Даяре великий бард и менестрель Найрид… — Тот приосанился. — Плывет, значит, и поет: «Какой чудесный день, Мне петь совсем не лень!» Тут Даяра поворот делает… «И жить все интересней!» Смотрит, а на берегу гоблины — пленника пытают. «Испортили гоблины песню…»
Некоторое время Найрид переваривал услышанное, а потом взорвался от возмущения:
— Ложь! Наглая ложь! Да я никогда не писал подобной бездарщины! Тут же полностью сбиты рифмы! А мелодия?! Более ужасной я не слышал с рождения!.. И, между прочим, Даяра не протекает по гоблинским землям!
Мошенник пожал плечами:
— Не нравится Даяра, могу назвать любую другую. Кнас, Рилт, Фестиа… Благо рек в Гьерте хватает… А впрочем, не хочешь рассказывать об этой девушке, не рассказывай…
Менестрель взял со стола кувшин с вином, принесенный разносчицей, неспешно наполнил два бокала и, осторожно отхлебнув золотистого напитка, скривился:
— Боги, какая кислятина… Да я сам ничего насчет нее не знаю. Увидел несколько дней назад — и лицо ее до сих пор перед глазами стоит… А, ладно, — неожиданно резко оборвал менестрель свою речь. — Расскажи лучше, что это ты такой смурной?
— Эльфы достали, — тихо бросил мошенник, покосившись на горного эльфа, по-прежнему одиноко сидевшего в углу залы. — Чтоб им ни дна ни покрышки!
Менестрель выпрямился с видом оскорбленного достоинства:
— Но-но! Айзан, подбирай выражения! Хотя бы из уважения ко мне!
Юноша как раз пробовал вино — и правда, кислятина! — и, поперхнувшись от неожиданности, закашлялся:
— А ты-то здесь при чем?!
— В конце концов, я наполовину эльф!
— Ты?!
Мошенник уставился на Найрида выпучив глаза. Он — и вдруг эльф?! Быть этого не может! Сейчас менестрель выглядел лет на тридцать пять-сорок. Обычный человек, безо всякой примеси эльфийской крови! Нет ни той хрупкости, ни изящества, ни красоты, которые присущи эльфам, полукровкам и даже квартеронам… Конечно, после того, как более десяти веков назад жители Островной империи (правда, сама империя тогда еще не существовала как единое государство) вырезали практически всю человеческую расу, говорить о чистокровных людях смешно! В каждом есть примесь чьей-либо крови…
Но мошенник скорее был готов поверить в то, что кто-то из родителей Найрида был орком или троллем, чем в то, что он — полуэльф…
— Ну я… — пожал плечами бард.
— Врешь!
— Айзан, ты идиот, — протянул Найрид.
— Спасибо! — недовольно буркнул шулер.
— Да я не в том смысле! Смотри, я полуэльф, но я ведь не говорю, что я — получеловек!
— А кто? — скептически поинтересовался Айзан.
— Полуорк…
— Ты серьезно? — только и смог выдавить мошенник.
— Совершенно, — кивнул менестрель, заботливо поправляя угрожающе накренившуюся гитару. — Я полуэльф, полуорк. Сейчас мне сто двадцать четыре года.
Собеседник задумчиво потер подбородок. Итак, что получается? Около одиннадцати веков назад эльфы были самой долгоживущей расой. Люди же, орки, тролли жили лет пятьдесят-шестьдесят. С развитием магии жизнь удлинилась до восьмидесяти-девяноста лет. Ну до ста — у магов.
После нашествия эльфов люди стали самой малочисленной расой. Понятно, для того, чтобы выжить, было необходимо смешиваться с другими расами, и те, у кого появилась примесь эльфийской крови, стали жить около ста пятидесяти лет. При этом молодость у них считалась от двадцати до шестидесяти лет, зрелость — от шестидесяти до ста двадцати, а старость уже после этого срока, а не так, как было раньше: двадцать — сорок — шестьдесят.
Хотя эльфы, в любом случае, живут дольше. Чистокровные — лет до шестисот, полукровки — около трехсот.
Те же люди, у которых в предках были орки, гномы, тролли, не получили практически ничего — человеческая кровь оказалась сильнее… Гномья низкорослость, троллья сила, орочья изменчивость растворились в человеческой крови и остались лишь у коренных представителей той или иной расы…
Мошенник окинул Найрида задумчивым взглядом. Получается, у менестреля есть эльфийское долголетие. Что же касается облика, то тут на эльфийскую красоту наложилось орочье уродство — по людским меркам, естественно, — и получилось обычное человеческое лицо.
— С ума сойти…
— А то! — хмыкнул Найрид, верно расшифровав восклицание Айзана. — Ты бы знал, какое потрясение было у моей мамаши, когда она выяснила, что мой отец — орк!
Мошенник отхлебнул вина:
— А она не знала?
Менестрель ухмыльнулся:
— Даже не предполагала! Там ведь как было? Папаша кочевал вместе со своим табором и случайно забрел в Гейкар — сейчас это город на юго-западе страны, на границе с кентаврийскими степями, а тогда была небольшая деревушка. В общем, там он встретил мою мать. Насколько я знаю, это была любовь с первого взгляда. Он ей наплел, что он — полукровка: папа — темный эльф, мама — лесная, потому и цвет кожи такой странный. И представляешь, — Найрид хохотнул, — светлая эльфийка поверила! Папочка ушел из табора, женился на маме, родился я… А потом в один прекрасный день мамаша заметила, что у папаши кожа зеленеет, клыки пробиваются… Она устроила ему скандал на тему «Ты мне всю жизнь испортил!» и выгнала взашей. Мне было тогда около семнадцати. Я ушел из дома сам…
— И… что сейчас с твоими родителями? — осторожно поинтересовался юноша.
