Конечно, они не сразу догадались, куда перенес их магический артефакт. Поначалу Тас понял лишь, что он еще ни разу здесь не был. Кендер стоял (а гном лежал) в коридоре, выложенном черными плитами, которые зловеще поблескивали в тусклом свете факелов.
Там было очень, очень тихо, и, как Тассельхоф ни старался, он так и не смог уловить ни единого звука. Сам он тоже не издавал ни единого звука и, помогая Конундруму подняться на ноги, знаком попросил его о том же: проведя большую часть своей жизни в различных авантюрах, Тас повидал великое множество всевозможных коридоров, а потому мгновенно определил нынешний как место, в котором не следует привлекать к себе внимание.
— Гоблины! — ужаснулся Конундрум.
— Нет тут никаких гоблинов, — постарался утешить его Тассельхоф и, едва лишь гном начал успокаиваться, добавил: — Похоже, здесь таится кое-что пострашнее.
— О чем это ты? — ахнул Конундрум, в отчаянии хватаясь за голову. — Страшнее, чем гоблины? Да что же может быть страшнее гоблинов?! Где мы вообще находимся?
— Ну, на свете существует множество вещей пострашнее гоблинов, — ответил Тас после некоторого размышления. — Драконы, например. Или дракониды. Или совомедведи. Я когда-нибудь рассказывал тебе историю о моем дядюшке Пружине и совомедведе? Эта история началась...
И сразу закончилась, когда Конундрум сжал кулак и изо всей силы ударил Таса в область солнечного сплетения.
— Совомедведи! Кому интересно слушать про совомедведей или твоих придурковатых родственников? Да я могу такого порассказать о своем кузене Стронции Девяностом, что у тебя со страху волосы дыбом встанут, а потом с корнями выпадут! А теперь объясни-ка, зачем ты притащил нас сюда и где мы все-таки находимся!
— Никуда я нас не притаскивал, — раздраженно сказал Тассельхоф; сильный и неожиданный удар заставил его ощутить не только боль, но и обиду. — Нас доставило сюда устройство. И я знаю об этом месте не больше тебя. Мне... тихо! Я слышу чьи-то шаги.
Если вы очутились во тьме, в мрачном коридоре, и услышали, что кто-то приближается, непременно разглядите его прежде, чем он увидит вас. Так дядюшка Пружина всегда учил Тассельхофа, и кендер давно уже убедился в справедливости этого правила. По крайней мере, оно предусматривало возможность неожиданно выскочить из темноты и ошеломить идущего.
Тас схватил Конундрума за воротник рубашки и затащил его за колонну.
По коридору шел человек. Он был одет во все черное и потому почти не выделялся на фоне общего мрака и черных мраморных стен. Тассельхоф впервые смог хоть сколько-нибудь рассмотреть незнакомца, когда тот проходил под факелом. Правда, блеклый оранжевый свет позволял увидеть лишь общие очертания фигуры, однако у Тассельхофа все же возникло странное чувство (может, оно было последствием удара?), что он знает человека в черном. Да-да, во всем облике мужчины — и в его медленной, раскачивающейся походке, и в его манере тяжело опираться на посох, и в самом посохе, источавшем мягкий белый свет, — во всем этом было что-то до боли знакомое.
— Рейстлин! — с благоговением выдохнул Тас.
Он уже собрался крикнуть во весь голос, а потом с гиканьем выбежать навстречу своему старому другу, которого в течение долгого времени считал мертвым, и крепко обнять его, но тут ему на плечо опустилась рука и тихий голос шепнул:
— Нет. Пусть он пройдет.
— Но ведь Рейстлин мой друг, — возразил Тассельхоф. — Я обиделся на него всего лишь раз, когда он убил другого моего друга. Кстати, тоже гнома.
Конундрум широко раскрыл глаза и вцепился в кендера.
— А твой друг... часом, у него не вошло в привычку... ну, у-у-б-бивать гномов?
Тассельхоф не услышал этого вопроса. Он пристально смотрел на Конундрума: одной рукой тот держал его за рукав, а другой — за полу рубашки, и, насколько знал Непоседа, третьей руки у гнома не было. Тем не менее непонятно откуда взялась еще какая-то рука, и она крепко сжимала его плечо. Тас обернулся, надеясь рассмотреть таинственного незнакомца, но из-за густой тени, отбрасываемой колонной, увидел лишь кромешную тьму. Тогда он повернулся в другую сторону, но и там не обнаружил никакой руки. Вернее, он просто не увидел ее, хотя ощущал ее тяжесть на своем плече.
Найдя все это в высшей степени странным, Тассельхоф снова взглянул на Рейстлина. Он давно его знал и не мог не признать, что маг не всегда хорошо обращался с кендерами. И потом, Рейстлин действительно убивал гномов. По крайней мере одного-то он точно убил. И в день убийства на нем были такие же черные одежды...
Да, иногда гном доводил Непоседу до белого каления. Однако кендер совсем не желал ему смерти, а посему решил, что ради Конундрума он не станет выскакивать из своего укрытия и сжимать Рейстлина в объятиях.
Маг прошел в двух шагах от колонны, за которой они стояли. К счастью, Конундрум совершенно онемел от страха, а Тассельхоф просто заставил себя сидеть тихо, хотя лишь ушедшие Боги знали, чего это ему стоило. Впрочем, некоторую награду за примерное поведение он все же получил — таинственная рука одобрительно похлопала его по плечу. Ее по-прежнему не было видно, и, откровенно говоря, подобное обстоятельство совсем не нравилось кендеру.
Казалось, Рейстлин с головой ушел в свои мысли. Он двигался медленно и как-то неуверенно, низко опустив голову. Внезапно у него начался приступ кашля, да такой сильный, что маг вынужден был прислониться к стене. Вскоре он начал давиться, и лицо его смертельно побледнело, а на губах выступила кровь. Тас не на шутку встревожился: Рейстлин мучился кашлем и раньше, но так тяжело — никогда.
— Карамон готовил для него специальный чай, — произнес Тассельхоф, подавшись вперед.
Невидимая рука втащила кендера обратно. Рейстлин поднял голову, и его золотистые глаза засверкали в свете факелов. Он в тревоге посмотрел по сторонам.
— Кто это сказал? — спросил он шепотом. — Кто произнес имя Карамона? Кто, я спрашиваю?
Рука вцепилась в плечо Тассельхофа. Впрочем, в подобном предостережении уже не было необходимости: Рейстлин выглядел настолько странно, а выражение его лица было столь ужасным, что кендер твердо решил хранить молчание.
— Никого, — сказал Рейстлин, справившись наконец со своим удушающим кашлем. — Мне показалось. — Он вытер лицо краем черного бархатного рукава и зловеще улыбнулся. — Возможно, это говорила моя нечистая совесть. Карамон мертв. Все они мертвы — утонули в Кровавом море. О, какими потрясенными они выглядели! И как изумились тому, что я не захотел смиренно разделить их долю...
Собравшись с силами, Рейстлин оторвался от стены и оперся на посох, однако остался стоять на месте. Вероятно, он еще не оправился от приступа и решил немного отдохнуть.
