— Мы приняли заказ, Кавалькадо. Мы ни разу никого не подводили, это единственный наш заработок. Князь платит хорошо. Работа паскудная, но не мы одни этим промышляем. Ежели существует ад, мы туда попадем не одни. Вот покончим с этим делом — бросаю ремесло, да и тебе советую. Но только после этого дела... Не боись, Кавалькадо, нас ждет спокойная безбедная старость.
— Спокойная старость... И молчащая совесть, так, Яго? — съязвил Кавалькадо.
— Уж не ослышался ли я? — крикнул Кандан, который с помощью трактирщика наконец принес вино. — Храбреца Кавалькадо совесть замучила! Вот и славно, каждому при дележе больше золота достанется!
— Замолчи, мальчишка, — тяжело вздохнул Яго и подумал, что лет пятнадцать назад за такие слова Кавалькадо молодому дурню укоротил бы язык. Теперь же они были старые, утомленные, их мучили совсем ненужные угрызения совести и изматывали сомнения. Мир принадлежал таким неоперенным дуралеям, как Кандан или Цноб, которых угнетало лишь чрезмерное мотовство да сомнения касательно чистоты девок, которых они брали между пьянками.
Но Кавалькадо просто прикинулся, будто не слышит Кандана.
— Думаешь, правда?
— Что?
— Ну, то, что о Сорме болтают. О том избиении младенцев. О предсказании спятившего астролога.
Яго, не ответив Кавалькадо, погрузил губы в терпкий напиток. Интересно все же, какой жидкости они пролили в жизни больше: вина или крови?
— Говорят, он не псих, а вовсе даже святой человек, — возбужденно вклинился Кандан.
— Святость и кровожадность парой не ходят, — отрезал Кавалькадо, наклонился к столу, и зыбкий огонек плошки осветил его лицо. Многочисленные шрамы образовали сеть впадин на просторной равнине его физиономии. — В противном случае более праведного человека, чем я, в природе не сыскать.
Хохотнул громко, но коротко и сухо.
— Пожалуй, и верно, — буркнул Яго. — И покончим с этим. Не нам докапываться до причин и поводов. Наше дело — результаты.
Яго когда-то всерьез подумывал о карьере философа. Однако некий мыслитель уберег его от этого ремесла, неоспоримо доказав, что заяц никоим образом не может догнать черепаху. Философия, явно противоречащая здравому смыслу, показалась Яго пустой игрой ума. И он выбрал профессию, более близкую к реальности.
Кандан, разумом которого управляла похоть, поинтересовался у хозяина касательно потомков женского пола. Поскольку ответом было молчание и просверк бельма, Кандан, впав в отчаяние, спросил о сестре старика. Тем временем Цноб спустился вниз, лицо у него было неряшливо обмотано грязной тряпицей, сквозь которую уже успела просочиться кровь.
— Черт побери, Цноб! — крикнул Яго, у которого вино в голове шумело, словно океан. — Так еще хуже! Кавалькадо, зашей ему шрам, и тебе зачтется!
Сумерки опустились неожиданно быстро, им помогли чернильно-синие тяжелые тучи. Яго решил дать команду на заслуженный отдых, но не успел, потому что в этот момент в трактир вошел новый гость. Вместе с вновь прибывшим ворвался непрошеный пронизывающий холод, воспринятый Кавалькадо как внезапное прикосновение смерти. Его охватили скверные предчувствия, но он и виду не подал.
Огонек плошки заколыхался, и по стенам поползли тени фантастических форм и очертаний.
— Женщины мне наскучили, пения не слышу, охотно выпил бы винца, — громко сказал пришелец. — И пусть кто-нибудь займется моим конем.
— Не вижу серебра, не вижу золота, — проворчал хозяин. — Впрочем, возможно, я гляжу не тем глазом.
— Да, конем! — громче повторил новый гость. — Я здесь заночую. Но сначала — вино.
— Похоже, я его откуда-то знаю... — театральным шепотом проговорил Яго.
Трактирщик без особой прыти наполнил гостю кружку. Волосы чужака были белы как снег, но это больше походило на сценический парик — он был слишком молод для столь обширной седины.
Лицо его казалось авторской смесью смущения и сомнения; он напоминал собаку, которую сначала жестоко побили, а потом отняли желанную кость. И вот теперь собака плетется к своей конуре в поисках укрытия, но на месте вожделенного убежища находит пепелище. Незнакомец походил на человека, с достойным удивления постоянством движущегося от поражения к поражению. Однако он был рыцарем — о чем свидетельствовал не только меч на боку, выкованный из дорогой, несомненно, далетанской, стали, но и герб на груди — Бесхвостая Белка. За подобный герб Яго отдал бы многое. Тот, что долгие века носил род Яго — Безлистный Клевер, — был причиной непрекращающихся огорчений наемного убийцы. Ибо чем более высокое место в иерархии бытия занимало существо на гербе, тем выше был общественный статус владельца. Гербами аристократов обычно бывали птицы, реже — рыбы. Поговаривали, что гербом кесаря была Женщина Без Волос на Лоне. Ходили также слухи, будто гербом владыки далекой страны Гонг был Падший Ангел об Одном Крыле.
Но тут Яго неожиданно вспомнил, кто таков вновь прибывший. Вспомнил — хотя, когда видел его в последний раз, рыцарь походил не на побитого пса, а на алчущего крови человека. Его лицо изрезали не борозды сомнения и печали, а ничем не замутненная уверенность, волосы же... волосы были черные. Черные, как беззвездная ночь.
— Квайдан, — прошептал Яго, а вслух добавил: — Здравствуй, сэр.
— Он не слышит, — бросил трактирщик. — Глянь, господин, на его уши.
У Квайдана не было ушей.
— Квайдан, — проговорил Кавалькадо. — Знакомо мне это имя.
Яго опорожнил кувшин и поднялся со скамьи.
— Жаль, не могу его спросить, в какую сторону света он направляется.
— А зачем? — заинтересовался Цноб.
— Затем, чтобы отправиться в противоположную. Пошли, парни. Завтра нас ждет тяжелый день. Хозяин, утром заплатим за все. Перед отъездом.
— Вам зачтется.
Крони ругалась на чем свет стоит, лежит и сидит. Она резко осадила лошадь, которая была от этого явно не в восторге. Ребенка снова вытошнило ей на спину. Крони достаточно намучилась в пути. Мальчонок был еще слишком мал. Она старалась ехать по возможности медленно, чтобы ему не было больно, но достаточно быстро, чтобы уйти от преследователей.
— Ну и где же ты сейчас есть, Тот Которого Нет?! — крикнула она. Не ответило даже эхо. Вокруг раскинулось вересковье, которому, казалось, нет ни конца ни края. Но край был. На севере, там, где начиналась Серая Пустыня.
Крони быстро высвободила торбу на спине и попыталась покормить малыша грудью. Не получилось. Мальчик, измотанный дорогой, беззвучно плакал.
— Еще немножечко, — шепнула она, — еще совсем немножечко... Мы остановимся в Кальтерне, а потом — будь что будет.
