Нет, пусть Эйнес поголодает в Людожорке. Там уже сидит какой-то разбойник, им вдвоем скучно не будет. Когда Унтоус отлучится на охоту, можно будет без помех вытряхнуть из пленника все тайны вместе с потрохами!
А этим вечером муж не дождется жену на супружеской постели, под траченным молью парчовым балдахином. Верная служанка распишет Унтоусу тошнотуи головокружение госпожи Вастер. (А если господин захочет, служанка заменит госпожу.)
А для Вастер — пронзительный ветер на вершине башни, и плотный воздух под крылом, и летящие навстречу верхушки елей, и темная гладь ночной реки. И песня, песня без слов — сквозь ночь, наугад. Для того, кого судьба сделает добычей липких, жадных чар…
* * *
— Они промахнулись, эти чешуйчатые уроды! Им очень не повезло! Рассчитывали напасть на беспомощных мужиков, а нарвались на воина! Я еще при осаде Найлигрима… при покойном короле Нурторе…
Вино ударило Аурмету в голову. Сын Клана раскраснелся. Сейчас он искренне верил в свою удаль и отвагу. И в свое боевое прошлое.
— Я наметил себе первого противника — собственно, двух, они напали с двух сторон. Но пока я отражал атаку, третий гад вцепился в горло моему коню. Несчастное животное рухнуло в гущу чудовищ…
Кринаш сочувственно покивал и придвинул к заезжему Альбатросу блюдо с ломтями окорока — дескать, закусывай, гость дорогой! Аурмет уставился на блюдо, словно не понимая, зачем оно здесь находится, а затем с энтузиазмом продолжил:
— И когда среди обломков телеги на меня насела матерая тварь — клыки с мою руку! — мне пригодились былые навыки бойца…
Кринаш с почтительным видом внимал, не веря ни единому слову.
Во-первых, Верзила успел сказать ему пару слов о стычке в лесу. Да и мужики молчать не стали.
Во-вторых, наметанный глаз хозяина постоялого Двора легко отличал трепачей от настоящих воинов.
В-третьих, у Кринаша была хорошая память. Видел он этого хлыща под Найлигримом. Мельком, правда, но этого хватило, чтоб верно судить о его доблести…
— А что повело моего господина в путь по осени? — спросил хозяин, когда в россказнях знатного гостя возникла пауза.
Аурмет проглотил недожеванный кусок окорока, но отвечать не стал. Сначала просто не сообразил, возбужденный собственным хвастовством: какой путь, зачем? А потом сквозь хмельную лихость пробилось осознание: он в гнезде заговорщиков! Здесь плетутся интриги против короля! Он же для того здесь и появился, чтоб выслеживать, высматривать и разоблачать!
Заметив, что господин устал от хвастовства, Кринаш откланялся и, оставив жену прислуживать за столом, поднялся на чердак.
У открытого чердачного окна караулила Недотепка.
— Махали? — коротко спросил хозяин. Ответ не понадобился: Кринаш сам увидел, как над верхушками деревьев взвился и заметался клочок красной материи.
— Добрались, добрались! — запрыгала Недотепка, девчонка бестолковая, но глазастая.
— Вижу. Беги вниз, помоги хозяйке. — Кринаш не отрывал глаз от красного пятнышка в листве. Значит, мужики благополучно вернулись в деревню…
Кринаш представил себе, какой переполох поднялся сейчас в Топорах. Спешно запирают на тяжелый засов ворота изгороди, что тянется вокруг деревни. Несут хворост для костров — вдруг ящеры полезут через частокол! А какой-то шустрый парнишка влез на высоченную сосну, что растет посреди деревни, и размахивает красной тряпкой (не иначе как праздничным плащом старосты!). Для него, Кринаша, старается. Знак такой: добрались мужики до деревни. Как уговорено.
Все-таки уважает Кринаш своих соседей. Ведь могли в «Посохе чародея» заночевать, с них бы и денегникто не взял, — так нет же! Надо, мол, своим насчет ящеров сказать!
Крепкий народ эти топоровские мужики! Земля здесь для посева нелегкая, каждый кусок у леса отвоеван, так ведь и его спокойно не засеешь. Ладно бы разбойники, а то ведь чудища всякие шляются! А зимой тролли одолевают. Вот народ друг за дружку и держится. Всякую работу стараются вместе делать. Даже бабы по грибы да ягоды толпой ходят.
Крепкая деревня. Ко всему готова. Ограда — хоть ломай тараном! В каждом доме — глубокий подпол, чтоб малышей да стариков во время драки прятать. Хворост для костров всегда наготове, по ночам караульные прохаживаются. А сосна, что посреди деревни растет, потому и не пущена на дрова, что в ветвях — помост из досок. Для наблюдателя, когда тролли уж очень близко шастать начинают.
И у всех — у мужиков, у баб, у ребятишек постарше — или вилы всегда с собой, или коса, а чаще всего топор за поясом. Не потому ли и деревня так называется — Топоры?..
Кринаш потянулся к ставням, чтобы закрыть окно, но замер, глядя на видневшийся за оградой кусочек дороги. Путник! Надо же! Верховой, в одиночку! Ни ящеры не тронули, ни тролли, не разбойники!
Хозяин постоялого двора поспешно захлопнул оконце и поспешил встречать гостя…
Когда Кринаш вышел во двор, незнакомец уже спешился. Верзила держал под уздцы его старую пегую кобылу.
До хозяина донесся красивый, звучный голос, полный горечи и насмешки:
— Ящеры? Ха-ха! Что мне их когти и клыки? Моя судьба страшней любых чудовищ, и лязг ее клыков я постоянно над ухом слышу! Путь мой в Бездну лег…
— И ничего подобного, господин мой! — поклонился Кринаш этому мрачному типу. — Твой путь лег вмою трапезную. Там светло, уютно и чисто. И кормят хорошо.
Путник вскинул красивую седую голову, словно изумляясь, что его осмелились прервать. Приподнял бровь, в упор разглядывая хозяина. Наконец снисходительно кивнул и проследовал через двор к крыльцу.
Кринаш кротко шел следом и прикидывал: кого это судьба привела к его порогу? Одежда поношенная, но бархат есть бархат, а на манжетах и у ворота уцелело серебряное шитье. Держится надменно, речи ведет странные…
Кринаш размышлял, а вот Аурмет, обернувшийся от стола к вошедшему гостю, даже раздумывать не стал. Он мгновенно раскусил приезжего.
Заговорщик! Самый настоящий заговорщик! Весь в черном, седые волосы, красивое лицо, наводящее на мысль о хищной птице. Впрочем, лицо не очень разглядишь: черная широкополая шляпа надвинута на самые брови.
Дагерта приветливо спросила, что угодно господину: тушеного зайца или олений окорок в тесте?
Гость вздохнул, словно ему предложили ответить на вопрос: зачем Безликие сотворили человека?
— Желудок жалкий, — уронил он глухо, — злобный наш тиран! Что пред тобой все доводы рассудка, что муки сердца? Дани ежедневно ты требуешь… Окорок, хозяюшка. И не сюда, а в комнату. Найдется комната?
Дагерта вытаращила глаза. У Сына Клана отвисла челюсть. А Кринаш, стоящий на пороге, с удивлением заметил, что начинает привыкать к этим нелепым речам. Что-то в незнакомце внушало уважение. Затейливые фразы шли ему, как может идти ладно сшитая одежда. Каждое движение этих красивых рук, каждый поворот головы сочетались с необычными словами, что слетали с этих твердо очерченных губ.
