— Да, если не считать передвижения по зазеркалью.
Оба воззрились друг на друга.
— Постой. Ты, Ксанта, умела выворачивать то ли Вселенную, то ли себя во Вселенной, я же нет. Но тебе это уже не требуется, ты обрела проходимость и не замечаешь разницы. И я с тобой — тоже.
— Да-да, ты прав, вечный скептик и задира, — прошептала женщина. — В детстве знаешь, что стоит особым, невозможным образом перекувыркнуться через голову — и попадешь в мир с запахом и цветом истинности. Потом оно уходит — нереализованное стремление. Но в какой-то миг ты снова видишь через грязные потеки на стекле тот же чудесный потерянный рай, пытаешься пройти через зеркало…
— И не догадываешься, что надо только обернуться через плечо — и вот он стоит вокруг! — крикнул Волк. — Идем скорее!
Они оглянулись. Изящная колоннада вокруг была им по колено. Шашечный черно-белый пол — камень черный, камень белый — рождал в мыслях давний, хорошо забытый ритм пляски, обряда, медитации и полета. Две небольших статуи стояли на постаментах под их ногами, Мужчины и Женщины.
— Терга — это я, но непохожая, — сказала она.
— А Терг — я, выросший в человека. Хотя абсолютно не те черты, однако сходство потрясающее, прибавил он. — Но поспешим, потому что мы уже стали куда больше Джирджиса, и отверстие в потолке нас не пропустит!
Оба взмыли над полом, стремительно втягиваясь в открытый воздушный колодец: купол вокруг треснул, края линзы обвалились, однако синева, как и прежде, широко струилась оттуда.
Снаружи, тем не менее, ничего не было живого, кроме этой синевы, которая и то обрела зловещую тяжесть в окружении голой каменной пустыни. Серый гранит глыб, разбитых на куски плит и опрокинутых стел источал изнутри алый жар, будто то были уголья. Время от времени с гулким хлюпаньем рвалась между ними тугая пленка грязи, выметывался фонтан зловонной сероводородной воды и так же шумно опадал. В иных местах чрево земли было вспорото, просевшая черная корка расползлась лохмотьями, а дальше зиял горнодобывающий карьер. Горы тоже были тут по виду рукотворные — правильной конической формы. Скаты едко дымились: время от времени с одного из них, зловеще шурша, скатывалась туча пыли, рождая новый могильный холм. Посреди же хаоса, наполовину созданного стараниями людей, ворочалось гигантское неуклюжее базальтовое тело, слышался огнедышащий рев, и среди округлых, четко, как на иконе, прорисованных клубов дыма мелькал светлый, молниеносно разящий меч.
— Он его отыскал, в конце концов, главаря всех сил! — закричал Волкопес Тутыр. — Только и никудышный же он фехтовальщик! Я иду помогать!
Тут он потерял дар человеческой речи, грозно взвыл и скачками пошел вперед, с быстротой пули погружаясь в зловонный мрак, который распространило вокруг себя чудище.
Ксанта думала тоже ринуться вперед, но тут сверху ее накрыло белое облако, обхватило огромными лапами бледно-красного оттенка и взмыло ввысь, шумя крылами.
— Успокойся, воительница. Разве твой живой меч, твоя охрана в этот час не на поле сражения? — донеслось из вышины подобие всеохватной мысли. — Это его дело и ему победа.
— Кто ты?
— Птица Рух из восточной сказки, как я осмеливаюсь полагать, — синий глаз поглядел из облака с нежной усмешкой, алый пояс охватил талию женщины мягким и надежным замком. — А желаешь наблюдать — делай это сверху и из некоторого отдаления.
Теперь прямо под ними лежало нечто лучшее, чем хаос, к которому вернулось мироздание, — девственная степь, по которой плела свой робкий узор сизая полынь, местами перекатывались мелкие волны ковыля, конопля крепила собой барханы, а в почти безлистых кустиках робко шевелилась мелкая, но бесспорная живность.
Вдали багрово вспухало зарево, истончаясь по краям во тьму, и, приглядевшись, они видели внутри крошечные фигурки: Тутыр подскакивал и кружил с вездесущием целой стаи, вырывая у змея куски плоти, Джирджис-драконоборец с размаху рубил извилистым мечом, выпуская на волю щедрые огненные ручьи змеевой крови. Однако мрак наступал на них; беда, которую они пригибали к земле, сгущалась вокруг, обволакивая холодом и зловонием смерти.
— Спаси их, о Птица, ты же умеешь! — в отчаянии вскрикнула женщина.
— Зачем? Разве ты не понимаешь того, что твои мужчины уже победили, и того, что победа всегда оборачивается гибелью? Чем больше гасят пламя, тем больше его проникает внутрь — победитель огненного ифрита сам испепелен.
— Это жестоко.
— Нет. Они оба согласны. И знаешь причину? Они несут в самих себе перевернутый мир, где жизнь и смерть поменялись местами. Его надо убить и в себе, чтобы стать собой настоящим.
— Хватит. Теперь неси меня вниз — мое время настало! — резко оборвала ее женщина.
Они камнем пробились через тьму, и женщина стала на ноги. Cияющее красное полотно окутывало ее всю с ног до головы и делало похожей на каплю огненной крови, отлетевшую во время минувшей битвы. У непомерной издыхающей громады вытянулся Джирджис, меч тускло блистал через кровавую поволоку. В свете двух этих источников Уарка добрел до тела своего сотоварища, уронил голову на его неподвижную руку.
— Он умер, — сказал с тоскою, — я нет.
— Умер? Неужели это возможно? — возразила женщина. — Ведь вас не двое, а один в двух отражениях. Не двое полулюдей, а один человек — муж и воин. Так соединитесь! Ты потерял свою людскую оболочку — надень на себя чужую.
— Как возможно это?
— Разве не ты учил меня, как встать по ту сторону? Напомни ему, Белая Птица, которая высидела, наконец, свое яйцо!
— Сбрось свое последнее покрывало, — донеслось из вышины, — и накрой им обоих.
Когда же кровавое покрывало растаяло, растворилось от жара, — вот он стоит перед женщиной, Джирджис-Тутыр, пастырь волков и победитель драконов, облики же Уарки и Акелы исчезли. И прекрасней его нет! Высок его рост, лицо полно отваги, но глаза полуприкрыты и опущены.
— Почему ты не глядишь мне в лицо?
— Я боюсь его блеска, хотя ничего до сих пор не страшился. Ты ярче тысячи солнц и убьешь меня этим своим светом. Я умру на пороге…
— И обретешь новую жизнь за ним, — доканчивает она с горделивой простотой. Взоры их, наконец, сливаются и поглощают друг друга и всё вокруг.
— Теперь мы оба родились, и мы тоже одно, хотя и двое по-прежнему. Знаешь ли ты свое имя? Произнеси!
— Я Адам, что вылеплен из красной глины и обожжен огнем нечестия, которое я победил. Все ключи от мира у меня, и все имена его мне ведомы.
— Так назови меня, чтобы и мне себя найти.
— Ты Хавва, матерь всех живущих.
Они сплетают руки. Теперь говорит женщина:
