— Так мне суждено снова путешествовать?
— Как же иначе! Ведь ты мужчина, воин и предводитель, — ответил Камилл.
— «И идти по следу любви?» — сказало нечто внутри Камиля — лишь внутри, ибо рука его лежала на гибком стане Хадиджи и ее свежее дыхание овевало его щеку.
— И терпеть невзгоды и лишения? — спросил он вместо этого.
— А как иначе? Без этого как огранится алмаз твоей души, и изострится меч тела твоего, и отмоется сосуд твоего духа, чтобы наполниться чистейшим маслом? — ответили Странники.
— «И тогда ты найдешь свою любовь», — был дан ответ его сердцу вопреки разуму и устойчивости того, что его окружило.
— Что же, мир вам, достойные супруги! — пожелали Странники.
— И вам мир, и милость, и благословение Аллаха на всех ваших путях! — поднял Камиль руку в последнем приветствии.
Пока они прощались, настал ранний вечер. И вот новобрачные долго стояли и смотрели, как уходят прямо в низкий солнечный диск три фигуры, становясь, вопреки оптическим законам, всё выше и одеваясь багрянцем. Субхути шагал пешком, покачивая свой посох в ритме бесконечного пути, Барух оседлал лошака по имени Россинант, а Камилл на сей раз трусил на почтенном осле Хазаре, что значило «запыленный»; ибо пыль всех земных дорог осела на шерстинках его серой шкуры.
— Пойдем в наш дом, о Хадиджа, — обратился к ней Камиль, глубоко вздохнув. И отвернулся. Но еще успел увидеть в самом центре солнечного диска совсем крошечную, ярко-белую кобылицу Борак с голубыми стрекозиными крыльями. Перебирая копытцами, она стояла на ладони у девочки Айше, и девочка говорила в ответ на некий пока не заданный им вопрос:
— Ну да, о пророк и муж мой, это крылатый конь. Разве ты не слыхал, что и у царя Сулаймана ибн Дауда были такие?»
Мужчина и женщина соединяют руки, не разрывая взоров. Зеленый мир, которому они сообщили движение, как бы вновь зарождается внутри их объятия, опрокидывается вовне и расцветает по всей обновленной весенней земле, и с нее сползает грубая кора судной зимы. Неслышимый ухом вальс опутывает двоих цветущей гирляндой мелодии, душистый ветер кружит голову, и вихрь розоватых лепестков черешни и маслины служит покровом.
— Мы — возрожденное человечество, и это наш дом и дом наших детей, — говорят они друг другу, смеясь от счастья.
В подземной зале с обвалившимся и треснувшим, подобно оболочке яйца, куполом статуи величественно поднимаются со своих постаментов: Терга — высвобождаясь из тесных пелен, Терг — отбрасывая меч и кинжал, пояс и перевязь. И предстают друг перед другом во всем сиянии неподдельной своей наготы.
— Они там, наверху, стали то же, что мы. Не грубые, но совершенные воплощения атрибутов Мужественности и Женственности.
— Им подарен украшенный космос, блаженное мироздание. Но они пока не знают, что в нем, освобожденном от законов распада, как и прежде, существуют добро и зло. Только, как и обещано, добро постоянно прирастает, а зло, напротив, гаснет, если его не раздувать.
— Они не станут будить зло.
— Да, но дети… близнецы… Каин и Авель, Хабил и Кабил… Им тоже найдется место в этой параллели. И вся тяжесть ответа ляжет на тех, кто знает имена вещей.
— Тогда идем и соединимся с нашими воплощениями, чтобы подарить им ведение.
— Чтобы они всегда делали правильный выбор и не поили землю кровью невинного.
— Кормили тех, кто голоден, и одевали того, кто наг.
— Не ковали железа и не пожирали мяса, ибо пища их — плоды и злаки, отдаваемые им землей по доброй воле.
— Не разрушали храма природы и не совершали насилия над своей матерью.
— Не вели войн, оскверняющих великое Равновесие.
— Не распинали Иешуа Га-Ноцри и не травили Мухаммада.
Купол распался под напором их плеч. Синий и зеленый, теплый и влажный, раздольный и холмистый, в огнях цветов и расцвете звезд, мир Нового Завета и Нового Залога лежал у их ног. И они в него вступили.
© Copyright: Тациана Мудрая, 1996
