А в «сигме», кроме Лодовико и Себастьена, сидел Варфоломей. С виду он был несчастен, а судя по состоянию бутылки с коньяком перед ним — пил уже не первый бокал.
— Отец Варфоломей, что с вами? — Элоиза разместилась в кресле с ногами и передала бокал, чтобы в него налили — немного, пожалуйста, а то неизвестно, как себя поведёт голова.
— Я, наверное, никогда этого не переживу, — вздохнул священник. — В моём мире всё было нерушимо — вот я, вот Господь, вот картины. А теперь?
— Но согласитесь, что не все исследователи относятся к картинам так же трепетно, как вы?
— Наверное. Я не задумывался об этом. Я всегда считал, что все делают, что должно, и точка.
— Значит, продолжайте так считать и далее. А ваше знакомство с некоторыми экспонатами представляйте, ну, сном, что ли, или прочитанной историей.
— Отче, в конце-то концов, ты же не думаешь, что наши местные экспонаты захотят избавиться от твоей тирании и диктовать здесь нам всем свою волю? — рассмеялся Себастьен.
— Я надеюсь, что не давал поводов для подобного безобразия, — фыркнул Варфоломей.
— Значит, спи спокойно, — пробурчал Лодовико. — Тебя не впишут в картину и не выгонят восвояси.
— А если вам захочется ещё пообщаться с экспонатами — у вас всегда есть возможность приехать в третью субботу ноября на виллу Донати, — заключила Элоиза. — Взять туда с собой требуемую картину и там спросить грозным голосом — что картине вообще нужно.
— А раз наши экспонаты до сих пор не взмолились и им не ответили — значит, ты устраиваешь их как эксперт, хранитель и реставратор, — подвёл итог Себастьен. — А пока выпьем.
И они выпили, а потом ещё съели, и далее в тот вечер к теме виллы Донати не возвращались.
* * *
Сообщение от Гаэтано Кьяра получила ещё днём — приглашение прийти вечером в «беседку», ибо есть дело. «Беседку» завели недавно, между своими так называли аналог «сигмы», но если в той «сигме» собирались, так сказать, высшие должностные лица, и кто-нибудь, кто случайно или по делу туда попал, то в «беседке» царил Гаэтано и его ближние.
После занятий она быстро добралась домой, подготовила кое-что на завтра, что вот прямо горело, потом быстро-быстро убиралась, и к девяти вечера как раз успела переодеться. Можно было отправляться в службу безопасности.
В «беседке» уже сидели за довольно прилично накрытым столом Октавио и Франческа, Эмилио, Джованни, Гвидо, и сам Гаэтано, а котик Гвидо по имени Ферро бегал по спинке дивана и цеплял когтями то Джованни, то хозяина. За то время, что котик жил во дворце, он ощутимо вырос и потолстел.
— Привет, солнышко, — Гаэтано поднялся, поцеловал её и проводил к стулу.
Ну прямо монсеньор, деваться некуда.
— Привет. Рассказывайте, что у вас горит. Кстати, Гвидо, я тебе принесла смотри какую штуку, то есть не вполне тебе, но тебе тоже, — Кьяра вытащила из кармана лазерную указку и дала Гвидо.
— Зачем мне указка? — не понял тот.
— Вот я и говорю — не тебе. А кошаку твоему. Говорят, коты любят играть с такими штуками. Коты дона Лодовико играют, но недолго, они ленивые. И тяжёлые, как прыгнут, так или уронят что-нибудь, или опрокинут. А твой пока ещё маленький, пусть бегает. Попробуй.
Гвидо попробовал — поймал кота и привлёк его внимание. Кот обрадовался и принялся гоняться за красным пятнышком.
— Ладно, с котом потусите потом, а сейчас у нас дело, — проворчал Гаэтано.
И стал рассказывать о том, как сегодня говорил с маэстро Фаустино и с донной Элоизой, и как они все согласились помогать с рождественским вечером. И что все видели в субботу на вилле много простых прикольных танцев, и давайте уже их тоже танцевать.
— И ещё вокруг стульев бегать, помнишь, они бегали, очень круто было, — сообщил Гвидо, пытаясь удержать кота на коленях.
Ферро не хотел сидеть на коленях, он хотел бегать по стенам и потолку.
— Донна Элоиза просветила меня, это называется «котильон», — хмыкнул Гаэтано. — Так вот, давайте вспоминать — кто что в ту ночь танцевал и как это называлось.
— Я — только вальсы и польки, — улыбнулась Кьяра. — И ещё один раз «Морячку».
— Но ведь ты, наверное, всё видела и обсудила? — нахмурился Гаэтано.
— Нет, у меня были дела. А ты?
— Так вот понимаешь, у меня тоже были дела. Я потому вас всех и позвал, кто там был, чтобы вместе мы смогли побольше вспомнить! Поэтому давайте, рассказывайте, кто что танцевал.
— Я помню, был там такой простой танец, и в нём ещё в начале «раз-два-три-прыг», а в конце обычная восьмёрка, его ещё донна Эла танцевала с местным, который ей под платье круто подошёл, — начал Гвидо.
— А я помню фигурный вальс, там дам за плечи трогали, — сказал Эмилио.
— Ещё все стояли по кругу и по очереди в круг ходили — раз, два, три, хлоп. Кавалеры, потом дамы, потом опять кавалеры, — нерешительно начал Джованни.
— Ага, а потом поменялись, — добавил Октавио.
— Ещё была такая полька по кругу, где сначала дамы ходили восьмёрками вокруг кавалеров, а потом кавалеры вокруг дам, — вспомнила молчавшая до того Франческа.
— Вот это всё, и закончить медляком, — расхохотался Гвидо.
— Медляк-то был в тему, — Октавио налил вина Франческе и себе.
— В общем, все поняли? Со следующей недели начинаем! — веско сказал Гаэтано. — И я на всех вас рассчитываю, не вздумайте сливаться. — Кьяра, ты ещё остаёшься, или к себе?
— К себе, — ответила Кьяра.
День был насыщенный, его можно уже и закончить.
— Пошли, провожу, — Гаэтано поднялся и открыл ей дверь.
Кьяра подождала, пока они отойдут подальше от «беседки» и спросила:
— Скажи, ты чего такой жизнерадостный? И вообще, откуда все эти идеи про танцы?
— Нам же для чего-то было дано это приключение, — пожал он плечами. — И глупо теперь будет не воспользоваться.
Сегодня он такой, как был раньше — живой, сильный, уверенный, радостный. Что ему помогло? Или кто? Девушка с осьминогами с той картины?
— Хорошо, раз дали, то будем пользоваться, — согласилась она.
Поцеловала его и отправилась спать.
_______________________________________
История, которую вспоминает Элоиза, рассказана в повести "Выхожу одна я на дорогу"
29. Что теперь? Вилла Донати
Пьетро Донати дремал. Правду сказать, это было его обычное состояние между семейными праздниками, но сейчас как-то по-особому не хотелось открывать глаза и вслушиваться в жизнь вокруг. Незваные гости налетели, как ураган, и схлынули так же, но, как после настоящего урагана, осталось слишком много сломанного и разбитого.
Почему ему кажется, что в тех переговорах он потерял что-то важное?
И если ему хотя бы досталась женщина! Но женщина проявила интерес только к танцам. И к своему мужчине. Чем он лучше, спрашивается? Тем, что живой?
Неотвязная мысль о том, что если не можешь быть человеком, то будь уже тогда картиной на холсте и не лезь никуда, возвращалась всё чаще. Но кто тогда будет присматривать за имуществом?
На этот вопрос ответа не было.
* * *
Гортензия же, наоборот, с большим удовольствием вспоминала минувшую ночь. Столько интересных знакомств! Как жаль, что отец Варфоломей служит в другом музее, как жаль, что госпожа Джованнина, у которой на самом деле сложное северное имя, скоро покинет виллу, потому что она тоже служит в другом музее. Правда, господин Патрицио показался не безнадёжным, он очень неловко себя чувствовал, бедняга. Может быть, он привыкнет? Но, по крайней мере, он взял за привычку по утрам, приходя на работу, обходить залы и здороваться. Это правильно.
А какие были кавалеры, просто загляденье! И они обещали вернуться, потому что собрались искать бедняжку Джиневру. Пусть господь им поможет, и они найдут её, и вернутся с победой!
Как жаль, что им подвластна всего одна ночь в году! Потому что хотелось прочитать книгу, которую написал про них всех Мауро Кристофори, и ещё потанцевать с её высочеством Элоизой — откуда только она такая взялась, что всё умеет? Летом можно было бы выйти в парк, зимой — отметить Рождество, а весной так чудесно цветут ирисы на клумбе у входа…
