крупной дрожи.
Нелани стала стягивать с Сингура одежду. Она знала, что после тряски и озноба начнутся судороги. И вино от них не помогало, конечно, вовсе, но все же с вином было лучше. Терпеть такое на трезвую голову!
У фимиамщиков всегда так: потливость, озноб, боль, судороги, потом слабость, короткий сон и дальше по кругу. Вот только шианка, хотя и называла Сингура фимиамщиком, понимала, что он им не был. Ей не раз доводилось видеть курильщиков лотоса, любителей курвакса, втиравших ядовитый порошок в десны, почитателей чиу-а, жевавших приторно-сладкие корешки. Все они страдали, если лишались дурманящих зелий, потому были вынуждены принимать их постоянно. Но с Сингуром она была уже несколько дней, и он точно не одурманивался. А в первую их встречу своими ногами ушел после приступа из «Четырех лун». Фимиамщики же становились похожими на скотов, если вовремя не получали свой яд.
Нелани стягивала с Сингура одежду, он, несмотря на лихорадочный озноб, кое-как ей помогал.
— Тихо, тихо, — приговаривала девушка и гладила горячими руками ледяное напряженное тело. — Скоро стать легче.
Хотя они оба знали, что нет.
Он лежал на животе и, вжимая лицо в тюфяк, вгрызался зубами в жесткую ткань. Тело выкручивала судорога. Нелани торопливо разминала то деревенеющую вывернутую руку, то спину, то ногу. С нее самой уже лил пот, который шианка зло смахивала с лица.
— Не помогло твое вино, — хрипел Сингур.
Глаза у него были полны крови. Белки стали ярко-красными.
— Когда это вино помогать от фимиам? — возмущалась Нелани, не переставая его гладить. — От фимиам помогать только фимиам, уж тебе ли не знать!
Он только сжимался на топчане, не в силах больше говорить.
— Если бы ты не любить всех убить, мы могли бы искать фимиам в Веселый дом. Там наверняка есть. Старший брат дать бы тебе, сколько ты хотеть. Зачем ты его убить? Что за злость? Чуть видеть человека сразу его убить! Даже не поговорить!
— Не было у меня времени с ним говорить, — стонал в ответ мужчина. — Уйди.
Шианка фырчала, но продолжала гладить его по каменной от страдания спине:
— Убить время быть, а говорить — нет! Лишь бы всех хватать и калечить. Откуда ты взяться на мой голова такой хилый и свирепый?
Ее теплые ладони скользили от плеч к шее, от шеи — к плечам, по спине вдоль позвоночника, вниз, вверх. Мягко касаясь пальцами безобразного шрама.
— Я достать тебе фимиам, но только завтра утро. Сейчас придется пить вино и орать от боль.
— Мне… не нужен… фимиам, — скрипя зубами, отвечал Сингур. — Я… не фимиамщик.
— Ты не фимиамщик только в своей голова! — сердилась Нелани. — Но я-то видеть, что с тобой происходить.
— Фимиам мне не поможет, — он стискивал голову ладонями.
— А что помочь?
— Здесь… этого… нет, — рычал Сингур.
— Ну… это Миль-Канас — здесь есть все. Если я знать, что искать, я находить…
— Да говорю же тебе, здесь этого НЕТ! — заорал он и врезал кулаком по деревянной лежанке.
Шианка отшатнулась, но тут же притянула к себе содрогающегося мужчину и прошептала, целуя в макушку:
— Ну… ну… покричать. Когда кричать — всегда легче. Мы что-то придумать. А ты пока покричать.
Он повис на ней, а Нелани продолжила гладить его и шептать:
— Скоро эта волна кончаться, ты пить вино и спать. Скоро наступать утро. И утро я придумать, как быть до следующий волна. Если я не придумать, сколько волна тебе терпеть? Много?
— Да, — сказал он. — Много. Одиннадцать или пятнадцать. Может, больше.
Шианка снова поцеловала потную макушку, а про себя выругалась: пятнадцать волн вот такого? А ведь каждая новая — сильнее предыдущей. Он или умрет, или спятит от мук.
— Нет. Я придумать что-то.
Он зло проорал:
— Да что ты можешь придумать?!
— Пока я не знать. Ты свой ор мешать мне решить! Лучше бы ты заткнуться и молчать, — она легонько толкнула его, вынуждая лечь обратно, но Сингур положил тяжелую горячую голову не на тюфяк, а ей на колени и закрыл глаза. Его трясло от новых и новых приступов боли.
— Как злой бездомный собак! То рычать и кусаться, то искать, кто приласкать, — покачала головой Нелани. — Как у такой мерзкий брат может быть такой хороший сестра?
Она бубнила, но не переставала гладить его. Постепенно Сингур начал затихать. Это случилось очень нескоро, однако боль первой волны угасла и откатилась перед новым натиском.
— Белокожий ты… — под пальцами Нелани, скользящими вдоль безобразного шрама на спине, что-то дрогнуло, будто шевельнулось. Девушка испуганно отдернула руку. А потом нерешительно снова коснулась потной кожи. Легкое, едва ощутимое трепетание, словно что-то живое затаилось.
Шианка мягко провела пальцами по широкому рубцу.
— Больно? — спросила она.
Сингур не ответил. Он спал.
* * *
В крохотном дворике благоухало цветами, а на каменные плиты падали кружевные тени. Здесь светило солнце, шелестела зелень и город почти не был слышен. Возле крупного розового бутона, басовито жужжа, грузно кружил шмель. Эша внимательно смотрела на нежные лепестки цветка, на то, как подсвечивает их яркое солнце, как падают тени …
На коленях девушки лежала вышивка, на которой распустила бутон такая в точности же роза. Но все-таки что-то с ней было не так. Эша недовольно хмурилась. Она старалась отвлечься работой, чтобы та поглотила мысли, отодвинула тревогу. С вялым удивлением девушка поняла, что скучает по Миаджану. Там тревога не стискивала сердце, беспокойные раздумья не бередили рассудок, страх не пробегал холодной волной по спине. А тот зеленый свет, просачивающийся сквозь сплетение ветвей? Он был такой спокойный, такой умиротворяющий…
— Я ее искать, думать: она уходить, а она мечтать и любоваться цветы! — раздался веселый голос от калитки.
Эша вздрогнула, выныривая из полузабытья.
На крохотный дворик прошла уже знакомая девушка с кожей черной, будто антрацит. Только ярко-зеленые глаза блестели на лице. Но блестели воспалённо. Видимо, Нелани не спала этой ночью.
Внезапно Эша испытала прилив смущения от этих мыслей. Ей стало неловко перед гостьей, она поспешно отложила рукоделье и виновато улыбнулась, боясь, что пришедшая прочитает ее мысли.
— И опять она творить красота, что глаза слепнуть! — восхитилась Нелани, глядя на вышитую розу. — А я опять нести ей гостинец от брат.
Гостья кивнула на свою корзинку, накрытую белоснежным лоскутом.
— Мне надо с тобой говорить, — понизив голос, сообщила Нелани. — Идти в дом.
Будто холодная вода полилась Эше за шиворот. Внутри все оцепенело от страшной догадки: она поняла, о чем будет разговор. Поняла, что гостья не только уставшая, но и встревоженная.
Подхватив рукоделие,
