Провернувшись в воздухе, посох зазвенел и со свистом пронесся над головами перепуганной толпы.
– Бадаян! – выдохнули бандиты почти одновременно. Даже шакал, сидевший в углу и остававшийся все это время будто безучастным к происходящему, оживился и сдернул с пояса свой Айтар.
Первым не сдержался молчаливый верзила, тот, у которого пояс был украшен человеческими зубами. Маидум среагировал мгновенно, и короткий дротик, брошенный с левой руки, впился увальню точно между глаз. С ужасной гримасой на лице здоровяк рухнул на дощатый пол, вгоняя дротик еще глубже в голову. Еще один неосторожно пошевелился и даже не успел осознать, как его голова отлетела в дальний угол трактира, забрызгивая все кровью.
Маидум только придержал посохом обезглавленное тело, направляя его падение в сторону от себя.
Вперед вышел шакал, предводитель этих голодранцев. На вид ему было не больше двух десятков лет. Худой и низкорослый, он не казался достойным противником, но Маидум сразу оценил врага и не стал нападать первым.
– Довольно, бадаян. Эти крестьяне слишком невежественны, чтобы в полной мере понять, какое оскорбление они нанесли вашему другу. Надеюсь, они уже достаточно расплатились за свою ошибку. Опустите оружие, Верный, и мы уйдем.
– Шакал! Чего стоит твое слово?
– Моей крови.
– Уходите.
Данияр глазам своим не мог поверить, когда увидел, что почти все посетители таверны тихо вышли в широкую дверь. Если бы не вмешательство их главаря, им бы не устоять против такой толпы, даже вдевятером.
– Еще до рассвета нам нужно быть на перевале. Долго здесь задерживаться нет смысла, – сказал Маидум, отдавая посох Данияру, чтоб тот зачехлил его. – Эти отбросы сами последуют за нами. Шакалы мстительны. Если им хватит смелости, то они будут преследовать нас до самых врат. А там их ждет страж предела. Таким образом, отряд станет для нас бесплатным. Знать слабость врага порой стоит большего, чем знать его силу.
В этих дворах легко заблудиться. Но я знаю эти места. Все здесь знакомо, и ничто не удивляет. Все закоулки пройдены мной не один раз. Вот в этом дворе я катался на велосипеде еще мальчишкой. Отсюда сквозь арку виден широкий проспект с быстро мчащимися по нему машинами. Какой был великий соблазн тогда объехать вокруг весь дом вдоль этой шумной улицы. Это было запрещено, но мы все равно рисковали. Вот на этих лавочках мы сидели долгими вечерами, наблюдая в узком квадрате неба между домов, как загораются первые звезды. Желтые квадраты окон, из которых то и дело высовывался кто-нибудь из родителей и звал свое чадо домой. А уходить так не хотелось. Возвращаться в душные квартиры, в мир, где тебе все время говорят, что ты должен делать и как. Отсюда, где ты свободен и предоставлен сам себе. Где рядом с тобой друзья и у вас есть что-то общее. У вас есть задачи и проблемы, которые взрослые просто не могут понять или считают недостойными своего внимания.
Теперь все это кажется смешным и наивным. Крошечный мирок посреди огромного города, где мы пытались быть самими собой. Что теперь? Нас нет? Маленький мирок сузился до того, что легко помещается под кожу и находится где-то внутри тебя. Там, где он всегда и был. А мы в далеком детстве видели только его отражение.
Этот двор пуст. Нет никого. Редкие прохожие пересекают узкие тротуары быстрым шагом и исчезают за писклявыми дверями подъездов. Холодный осенний ветер гонит по пыльной площадке рваную газету, треплет, как игривый пес, швыряет из стороны в сторону. Глаза невольно скользят по окнам. Первый подъезд, третий этаж, окно справа. Это кухня. Там горит свет. Там тепло и уютно. Там за столом тихая беседа за чашкой чая. Там нет суеты. Там немного грустно, потому что кого-то не хватает. Этого не выразить словами. К этому все давно привыкли, и каждый думает об этом по-своему. Но такое состояние все время витает в пыльной атмосфере маленьких комнат.
Почему я раньше об этом не думал? Не приходило в голову, что каждый день, когда меня нет дома, похож на предыдущий. И щемящее чувство в груди не покидает всех обитателей, и каждый звонок в дверь ударяет как током. Где же я был все это время? Что искал? Может, все мои скитания как раз и нужны были для того, чтобы вернуться сюда и посмотреть, как все вокруг изменилось. Не знаю. Но сегодня я здесь оказался не случайно. Хоть я и не собираюсь позвонить в дверь квартиры и свалиться как снег на голову. Сегодня меня там не ждут. Ведь даже если я сделаю все это, в этот дом придет совсем другой человек…
Дальше по знакомым улочкам. По тонкой ниточке воспоминаний. Знакомое дерево. В детстве оно казалось намного выше. Старушки на скамейке, наверно, бессмертные, всегда здесь сидят, в любую погоду…
Память издевается надо мной, впрыскивая пряные образы в замутненное пресное сознание. Хочется бежать, хочется скрыться, но знаю, что не могу. Я слишком долго скрывался от самого себя. А теперь настало время действовать.
Ее дом находился ниже по проспекту, в таком же типовом дворе. Я шел к нему так уверенно, что не было сомнений в том, что этот маршрут был пройден мной неоднократно. А может, мне только кажется. Ведь я никогда и никого не любил. Я не обращал внимания на тех, кто был со мной рядом. Я думал только о себе, о своих собственных проблемах и переживаниях, и мне плевать было на остальных. Словно в театре играл, как плохой актер, копируя своего персонажа, но не вживался в роль.
На улице уже темно, а окна в ее доме погашены. За ними нет никого. За ними нет того света, который позвал меня сюда. За ними нет ее. Чтобы убедиться в этом, мне не обязательно идти туда, все понятно и так. Быть может, она еще не пришла домой. Или больше ее нет в этом доме, и ждать дальше нет смысла?
Здесь, в горах, Данияр чувствовал себя неуютно, ему все время казалось, что он подцепил лихорадку. Но, кроме потливости и тяжелого дыхания, других признаков не было. Это путешествие стало для него необходимостью. Останься он в Арахате, ему бы не поздоровилось. И неизвестно, смог бы он выжить в захваченном кочевниками городе. А сейчас он идет вслед за человеком, на груди у которого висит печать великого хана. А значит, Маидум его преемник, и клятва верности, которую Данияр торжественно произнес когда-то в храме Оракула, распространяется и на этого мрачного мага. И служить ему до́лжно так же, как и прежнему повелителю. Противоречий здесь не возникало. Но сомнение, как червь, грызло душу изнутри. Ему казалось, что он что-то сделал не так, словно предал кого-то. Это не давало ему покоя, хотя внешне он оставался совершенно невозмутим.
Костров не жгли вот уже три дня. Шли преимущественно ночью. Тропы были широкие, и молодая луна светила во все небо. Отсыпались днем, в тепле, спать ночью, без шатра или укрытия было невозможно. Холод мог убить быстрее, чем мечи мародеров, идущих за ними по пятам, во главе с молодым шакалом. Маидум все время сверялся с какой-то записью на тонком листе пергамента. То и дело прикладывал печать к отдельно лежащему валуну, подолгу внимательно слушал и чего-то ждал. Потом путь продолжался. Иногда дорога поворачивала практически в противоположную сторону, и весь отряд в полном недоумении следовал за своим молчаливым проводником. Когда поднялись на четвертый, самый высокий перевал, солнце стояло в зените. Маидум приказал отряду отдыхать, а сам проследовал за высокий выступ скалы. Вернулся быстро, неся в руках глиняный кувшин.
