Гаор взял тесьму. Да, метки, как в прачечной, куда в своей недолгой "вольной" жизни он сдавал простыни и полотенца, остальное стирал сам.
— И нитки с иголкой держи, а чем нарезать, — Матуня оглядела свой столик, — ну, по первости попроси у кого. Мыло ещё тебе, мочалку держи. И полотенце. На него тоже метку нашьёшь. У тебя что, носки, портянки?
— Носки.
— Это уж сам. В умывалке труба горячая есть, на ней и сушат все. Ты их тоже пометь по-своему. А сносишь, ко мне приходи, подберу. Чего ещё тебе?
Гаор неуверенно пожал плечами.
— Всё вроде.
Матуня засмеялась.
— Эх ты, про самое-то главное и не вспомнил. Ну? Про что я толкую?
Гаор улыбнулся, принимая игру.
— Не знаю, Матуня.
— Что ж ты, кудри распустил, а чесать их не чешешь. Гребень ещё нужен!
— Что?! — изумился Гаор. — Впервые слышу. Что это, Матуня?
— Ну, — Матуня даже руками развела, — по-всякому тёмных видала, но чтоб про гребень не знали! Ну, Рыжий, удивил ты меня. Волосы им чешут. Неужто не видал?
Гаор невесело усмехнулся.
— Нет, Матуня, у меня таких волос, чтоб чесать их, не было никогда. Только вот сейчас отросли.
Матуня покачала головой.
— И ты голову брил, такую красу губил? Вон они у тебя какие, аж в золото червонное отливают. Ладно, пойдёшь к Мастаку, он их всем мастерит и тебе сделает. А теперь иди, по первости тебе хватит, а там видно будет, пока человек жив, ему много надо.
— Спасибо, Матуня.
Гаор встал, удерживая в растопыренных пальцах полученное богатство. И всё же спросил.
— А что это за слово, Матуня?
— И этого не знашь? — удивилась Матуня. — А и просто. Мать, значит. Мы все, матери, заботу об вас держим, ну а чтоб не путаться, по-разному зовёмся. Я вот Матуня, в вещевой Маанька, Маманя ещё есть, Мамушка, Матуха, ну а Мать старшая наша. Иди, Рыжий, время придёт, всех разглядишь. А увидишь Махотку, скажешь, чтоб зашёл. Пробрать мне его надо.
Гаор ещё раз поблагодарил и вышел. В коридоре пусто, только в углу возле двери Матуни стояли две девчонки, босые, в одних мужских — им чуть выше колен — рубашках с закатанными рукавами и зубоскалили с полуголым парнем в заплатанных штанах. На проходившего мимо Гаора они смешливо фыркнули, а парень только покосился. Однако, свободней, чем в казарме — весело подумал Гаор, входя в свою спальню.
Проходя к своей койке, он быстро оглядывался. Ага, штаны и рубашку вешают на перекладины в изножье, полотенца в головах, ботинки ставят под крючок с верхним. Всё ясно-понятно. Нет, если кормят хорошо, девки под боком, и на глаза Гархему не попадаться, то жить вполне можно.
Вывалив принесённое на свою койку, он спросил, ни к кому специально не обращаясь.
— А Махотка где?
— В колидоре девок охмуряет, — ответил уже улёгшийся под одеяло, но ещё не спящий нижний сосед Гаора. — А на хрена он тебе?
— Матуня сказала, чтоб он к ней зашёл, — ответил Гаор.
Услышавшие засмеялись.
— Вот она щас его и заловит прямо на горячем.
— А Мастак? — перешёл к другому делу, уже своему, Гаор.
— Вона, в своем углу рукодельничает. За гребнем что ль?
— Да.
Гаор повесил полотенце — явно остаток от наволочки, но чистый и с аккуратно подвёрнутыми краями, — заложил в тумбочку метки, нитки с иголкой, мыло и мочалку и пошёл в указанном направлении.
Мастак — немолодой для раба, ближе уже к сорока, мужчина с аккуратной тёмно-русой бородой и хорошо подравненными возле губ усами, в подчёркнуто аккуратных целых рубашке и брюках — сидел на своей койке в углу, разложив на тумбочке и расстеленной поверх одеяла тряпке инструменты, обрезки дерева, ещё что-то, и мастерил. Когда Гаор остановился рядом, он, не поднимая головы, сказал:
— Не засти.
Гаор не понял и потому остался стоять.
— Ты не стекло, сквозь тебя не светло, — чуть более сердито сказал Мастак.
Получив столь исчерпывающее объяснение, Гаор переступил, чтобы не заслонять свет. Как попросить гребень, да ещё не зная, как он выглядит, может, их здесь навалом? Но Мастак сам спросил его.
— И чего надо?
— Гребень, — ответил Гаор, надеясь, что не переврал незнакомое слово.
Мастак поднял голову и оглядел его.
— Надоть, — согласился он. — Простой две беленьких, а с узорочьем… по узору глядя, хороший гребень и червончик стоит.
— Денег у меня нет, — вздохнул Гаор.
— А их ни у кого нет, — хмыкнул Мастак. — А, ты ж новик, не знаешь. Фишки это, дают нам. Белая — единичка, зелёная, ещё листочком зовут, — это три, синяя — пять, а десятка — красная, червончик.
Обрадованный, что всё так просто разъяснилось, Гаор спросил:
— А когда дают?
— Под выходной выплаты. Бери простой, в получку и отдашь.
Мастак полез в тумбочку и вытащил никогда раньше не виданный Гаором предмет.
— Держи. Две белых с тебя, запомни.
Гаор бережно взял маленькую деревянную дощечку с прорезанными с одного края длинными тонкими зубьями. И решил уточнить.
— А если нескоро получу?
— Я тебе что, лягва голозадая, чтоб со свово процент брать? — рассердился Мастак. — Потёрся ты об них, вижу, не веришь никому.
Гаор поблагодарил и отошёл. Тем более, что пришёл из умывалки верхний сосед Мастака и стал укладываться.
И уже вернувшись к себе, спрятав гребень в тумбочку — как им орудуют, он завтра у других посмотрит — и уже лёжа под одеялом, Гаор вспомнил, что всё-таки он его видел раньше. И не один. Те, похожие, но красивые, металлические, с украшениями, среди археологических редкостей, которые показывал ему дед Жука в музейных фондах. В зальных витринах их не было, почему? Тогда он не задумывался об этом, а сейчас… спросить не у кого.
— Отбой, — прокричал, проходя по коридору и задвигая решётки на дверях, надзиратель.
И почти сразу погас свет. Всё, день закончен. Гаор только сейчас понял, какой же он был длинный. И как хорошо, что закончился.
* * *
29.03 — 9.04.2002; 19.08.2010
там же и немного спустя
Заведённый, освящённый временем и традициями порядок должен соблюдаться, невзирая ни на какие обстоятельства. И потому каждое утро после утреннего бритья, гимнастики — если позволяет погода, то на свежем воздухе — и завтрака отставной генерал спецвойск Яржанг Юрденал проходил в свой рабочий кабинет. Да, отставной, и именно потому, что отставной!
Отставка была обидной и непочётной. Хотя ему оставили адъютантов, охрану, выплаты и прочие приятные мелочи жизни, но оказаться не у дел, когда ты полон замыслов и планов, бросить на полпути весьма перспективные разработки — это обидно. И неразумно для страны. В конце концов, он работал именно на её благо, убирая скопившийся за века балласт, зачищая страну от ненужных, а значит, и вредных семей и родов. И это обогащало и возвышало род Юрденалов, поднимая его самого к вершине пирамиды. И всё прахом. Обидно! Обидной была и формулировка. "Необходимость уделять больше времени и сил сохранению и процветанию столь древнего и славного рода". Издевательская формула. По ней не отправляли в отставку со времён королей. Тогда так удаляли от двора тех, кого по каким-то причинам было невыгодно или не нужно казнить: необходимость заботиться о роде и родовых землях. Извлекли заплесневелые манускрипты и оперируют ими в современных документах. Маразм! Но когда он исходит от главнокомандующего, приходится подчиняться. Государство, да что там, цивилизация, держится именно на подчинении. Недаром пирамида — самое гармоничное и совершенное сооружение.
